достаточно смелости и воли, я превращусь в получеловека, на которого все смотрят свысока, с показным состраданием. Эта мысль привела меня в ужас! Все, чего я хотел, — это вернуться к своему делу и снова быть среди лучших. Что касается твоей сестры, подумай, была ли она в восторге от того, что оставила лицей за два месяца до получения свидетельства бакалавра? Я официально продвигал ее по службе, потому что нуждался в ней. Я не спрашивал, довольна ли она тем, что встает каждое утро в пять часов, не интересовался, соответствует ли это ее представлению о будущем, не хотел знать, согласна ли она. Вдобавок я потребовал, чтобы она больше не садилась на лошадь, хотя и знал, насколько она это любит! Мне необходим был кто-то, кто стал бы моими глазами и ушами, пока я валялся на этой проклятой больничной койке. Уравнение было простым: Аксель или ключ под дверью. А тебе тогда было четырнадцать лет, и ты мечтал стать наездником. Надеюсь, ты помнишь об этом? В конечном итоге у тебя это не получилось, я очень сожалею, но как ты мог подумать, что после стольких лет упорного труда Аксель уступит тебе свое место? Это она тренер! Она обладает талантом, чутьем, умением, к тому же она серьезно ко всему относится. Неужели ты полагаешь, я заберу у нее тридцать лошадей и передам тебе? Почему? Просто потому, что ты мой внук? Нет, этого недостаточно.
Его обличительная речь повергла Дугласа в оцепенение, но он улучил момент и сформулировал вопрос — единственный, который его занимал:
— Если я верно понял, мы топчемся на том же месте. Ты ничего не сделаешь для меня?
Дед уставился на него изумленным взглядом.
— Ты стал кретином? Я только что объяснил, что ты можешь поучиться здесь и что ты…
— Стоп! — закричал вышедший из себя Дуглас. — Не говори ничего, это бесполезно! А если тебе хочется называть людей кретинами, то обратись к Констану.
Он тут же пожалел о сказанном, но было уже поздно.
— Констан заслуживает большего, чем ты, — ответил Бенедикт потухшим голосом.
Напомнить об умственном состоянии его сына было худшим из того, что можно было сделать, и Дуглас прекрасно это сознавал. Он ударил в больное место, ударил бездумно, просто потому что был в бешенстве, и Бен ему этого никогда не простит. Как и предполагалось, их встреча переросла в противостояние, и теперь не было никакой возможности прийти к пониманию.
— Уходи, — шепотом добавил дед.
Он привел коляску в движение и направился к балконной двери. Остановился, отворил ее и выехал, оставив дверь открытой.
Пологий скат вел к лужайке, замечательно ухоженной и окаймленной куртинами, окружавшими дом. Дальше начинались луга, где резвились кобылы с жеребятами. Бенедикт обожал этот безмятежный пейзаж с белыми барьерами и зеленой травой, который расстилался сколько хватало глаз. Заводские постройки находились в двух километрах, но со временем Бенедикт выкупил земли, что разделяли два владения, и с тех пор за лошадьми можно было наблюдать из окон дома. Грейс тоже находила их «чудесными в таком обрамлении». Как бы то ни было, чтобы сделать приятное Бенедикту, она была готова даже позволить козам жевать свои цветы!
От этих мыслей Бену стало неловко, как, впрочем, и всегда. Проходили десятилетия, а Грейс по- прежнему была привязана к нему несколько сильнее, чем следовало.
— Ни к чему не удалось прийти? — спросил Джервис.
Бен не слышал, как он подошел, однако нашел в себе силы улыбнуться.
— И в самом деле ни к чему.
Джервис уселся на лужайке, сорвал травинку и принялся ее жевать.
— Забываешь о возрасте, будет тяжело встать на ноги, — проговорил Бен.
Они помолчали несколько минут, Джервис смотрел на Бена, Бен — на жеребят вдалеке.
— Дуг упрям как осел, — пробормотал он через минуту. — Ни «прости», ни «сожалею», ни ласкового слова, ничего, кроме требований. Кэтлин не должна была приводить его сюда.
Джервис помолчал, потом медленно сказал:
— Я дал ему денег на обратный путь… чтобы когда- нибудь он вернулся.
— Когда-нибудь вернулся? Вернулся отдохнуть? Послушай, я предложил ему остаться, вникнуть в дела конезавода, но это его не устроило. Дом для него скучен, и деньги он хочет получать немедленно.
— В двадцать четыре года это нормально.
— И что же? Получать деньги — не то же самое, что воровать.
— Ты несправедлив. Взгляни-ка на дом. Согласись, он выглядит довольно мрачным.
Бенедикт повернул голову и бросил взгляд на суровый фасад. Построенное в викторианском стиле здание с витражами и башенками выглядело внушительно.
— Прямо готический собор! — смеясь, добавил Джервис. — Только смотри, ни слова Грейс, она обожает это место.
— Я тоже.
Каждый раз, когда возникало желание все бросить, прекратить борьбу, Бен черпал силы здесь. Грейс успокаивала его, с ней никогда не возникало проблем. Она жила, нимало не заботясь о материальном, доверив распоряжаться своим состоянием блестящим финансистам из Сити, и, казалось, имела лишь одну цель в жизни — счастье своей семьи. Она боготворила Кэтлин, позволяла Джервису делать все, что ему нравится, в том числе большую часть года жить в Лондоне, с увлечением занималась имением, откуда почти никогда не выезжала и где устраивала приемы. «Ты мой любимый гость, ты ведь знаешь», — повторяла она Бену в каждый его приезд.
Переключив внимание на брата, Бен вздохнул.
— Эта встреча была преждевременной, — констатировал он. — Дуглас ни на йоту не стал лучше, чего я и опасался. Увы, я вижу его насквозь! По-прежнему самый его большой недостаток — это эгоизм, он на шаг опережает лень. Конечно, вы все считаете, что я слишком жестко с ним обращаюсь, но я единственный, кто боролся за то, чтобы он стал хоть немного лучше. Он мог бы быть лучше, в глубине души он неплохой…
— Ты просто не смог найти к нему подход, — заметил Джервис. — Не все созданы для борьбы, как Аксель и ты. Есть люди, которых она подавляет.
— И что делать? Надеяться получить все сразу, не ударив пальцем о палец?
Джервис оперся на руки, приподнимаясь, и скривился от боли. Он страдал артрозом.
— Грейс подаст порто и бренди в беседку. Едешь?
— Проеду по аллее, а то от колес на газоне остаются следы.
Неожиданно Джервис весело расхохотался.
— Ох, Бен, ты и смешной! Десять лет ты безжалостно уничтожаешь эту роскошную лужайку, с чего вдруг забеспокоился о ней сегодня? Кстати, если ты свернешь, Грейс и Кэтлин смогут приказать забетонировать все так, чтобы тебе было удобно перемещаться.
Бен был любимцем в семье, этого никто не отрицал. Иногда такое положение дел его ободряло, в другие моменты пугало. Направляясь к беседке, он думал о внуке. Жаль, что парень не внял голосу рассудка, потому что сейчас Бену больше нечего было ему предложить. Сколько времени Дугласу еще понадобится, чтобы понять: конезавод для него — последний шанс? Если бы он не потерял родителей в возрасте одиннадцати лет, возможно, все у него сложилось бы по-другому, но Бенедикт действительно растил и воспитывал его, отдавая этому все силы. Ему не в чем себя упрекнуть.
Победа Жазона в самых значительных летних соревнованиях по бегу с барьерами в Отей привела Жана Стауба в состояние эйфории. Не переставая говорить о заслугах тренера и наездника, он расхаживал у места взвешивания наездников, позировал перед фотоаппаратом с вожжами в руках, а потом пригласил Аксель и Антонена отужинать у него дома в Нейи.
— Жена придумает для нас что-нибудь интересное, это нужно отпраздновать!
К счастью, когда Жан позвонил, чтобы отдать распоряжения, Ксавье был у матери и, разумеется, тоже решил остаться. Было по-прежнему ясно и тепло, можно было ужинать на свежем воздухе, и Анриетта накрыла стол в саду, где с наступлением темноты зажигались фонари. Перспектива целый вечер слушать о лошадях пугала ее, но присутствие Ксавье все скрашивало. Менее чем за два часа они вдвоем приготовили легкую и изысканную трапезу, как любил Жан, — с карпаччио Сен-Жак[5],
