сказать, что угодно, хотя бы по поводу Жана‑Реми, о том, что кузен мог принимать у себя кого желал, но он не нашел, что добавить. Они покинули аэропорт в молчании, дошли до стоянки и поехали по направлению к Бо. Не считая смерти отца, Винсен еще ни разу в жизни не чувствовал себя так плохо.
Магали смотрела безумными глазами вокруг себя. Комната была просторной, светлой, безликой. Кровать, тумбочка, два кресла, и маленький столик на колесиках, который, должно быть, служил для приема пищи. Ее дорожная сумка лежала на полу около единственного стенного шкафа, белого, как и все остальное. Дверь в коридор была закрыта, та, что вела в ванную, была приоткрыта, и через нее можно было видеть раковину и маленькое зеркало.
— Я не собираюсь здесь оставаться, — сообщила она охрипшим голосом.
Винсен хотел обнять ее за плечи, но она грубо освободилась и посмотрела ему прямо в лицо.
— Что ты делаешь? Ты меня запираешь, да? Я в сумасшедшем доме?
— Мадам Морван‑Мейер, — вмешался врач, который их сопровождал, — дома для умалишенных не существуют уже давно, вы не в тюрьме. Вам надо вылечиться, вот и все. Бригада врачей здесь, чтобы за вами ухаживать, помочь вам…
Она даже не удостоила его взглядом, внезапно раздавленная ужасом.
— Не оставляй меня здесь! — вскрикнула она, вцепившись в руку мужа.
В тот же момент она поняла, что окна не открываются и к тому же снабжены решетками. Она тут же почувствовала приступ клаустрофобии.
— Я не больна! — простонала она.
— Успокойся, дорогая, я тебя умоляю, — пробормотал Винсен. — Это на несколько дней, время, за которое ты избавишься от этих глупостей… Я приду тебя навестить…
— Где Ален? — прервала она тоном, в котором слышались истерические нотки.
— Он тоже придет.
— Ты вернешься в Париж, ты будешь следить за детьми, ты оставишь меня гнить с отбросами! Ах! Но ты не имеешь права, Винсен. Это превышение власти, и я отказываюсь! Я хочу сейчас же видеть Алена! Он помешает тебе так поступить, иди за ним!
Ее подбородок дрожал, глаза были полны слез. Она сильно похудела за последние несколько месяцев, но, тем не менее, ее лицо казалось опухшим.
— Послушай меня, — умолял он. — Ты больше не отдаешь себе отчета в том, что себя разрушаешь, Магали…
— Прекрати свои речи, я тебе ни в чем не доверяю!
Она скрестила руки на груди, как если бы искала защиты, потом стала ходить туда сюда по комнате. Она не желала этому верить, не хотела его помощи, она даже начинала его бояться. Мог ли он на самом деле заключить ее в больницу и держать там против ее воли? Куда пропал тот любезный молодой человек, которого она любила много лет назад? Он был юристом, он знал закон, он собирался оставить ее здесь, украсть у нее детей, и все это потому, что она иногда выпивала немного больше? Потому что у нее была бессонница? Она не заметила, как Винсен, которого все считали идеальным мужем, совершенным мужем, стал ее палачом, и сейчас она пропала, она была замурована в четырех стенах, откуда ее больше не выпускали.
— Вам лучше сейчас уйти, — сказал врач вполголоса, — пока она не стала слишком активной…
Оскорбленная, Магали резко спросила:
— Вы меня считаете не только сумасшедшей, но и глухой?
— Мадам Морван‑Мейер, полно вам, — возразил он, как если бы говорил с ребенком.
Она бросила на него взгляд полный ненависти и повернулась к Винсену.
— Отвези меня домой, я тебя умоляю!
— Не сейчас, но скоро, я тебе обещаю.
С вытянутыми руками она направилась к нему, схватила за отвороты куртки и стала его трясти:
— Грязный врун!
Она с неожиданной силой дала ему пощечину. Он не прореагировал. Вмешался врач, который подошел сзади, чтобы связать ее. Она застонала. Почти тут же в комнату вошли два санитара, одетые в белые рубашки. Винсену было больно видеть, как его жену положили на кровать, подняли рукав ее блузки и вкололи транквилизатор. Она все еще кричала, потеряв ощущение реальности, и вся тряслась с ног до головы.
— Идите, — сказал врач.
Он заставил его выйти из комнаты, закрыл дверь.
— То, что вы только что пережили, выбивает из колеи. В любом случае, не пугайтесь. У вашей жены ломки, но это не серьезно, это пройдет через несколько дней.
Прислонившись к стене в коридоре, опустив голову, Винсен пробормотал:
— Я не могу ее так оставлять…
— Да нет же, вы можете. Вы делаете это для ее же блага.
— Это действительно необходимо?
— А как же иначе? Решетки на окнах — это чтобы избежать несчастного случая. Вы же понимаете… А этот укол поможет ей заснуть, что ей и нужно. Ваша жена алкоголик, это реакция организма на депрессивное состояние. По мере лечения я увеличу дозу успокаивающих, антидепрессантов, потом я их постепенно буду уменьшать. Не стройте иллюзий, это займет какое‑то время. Мы с вами уже все это обсудили.
Винсен поднял голову и внимательно посмотрел на врача. Нет, у этого человека не вид палача, к тому же больница не тюрьма.
— Когда я смогу ее снова увидеть?
— Когда захотите. Но если вы желаете знать мое мнение, то, учитывая ее интересы, подождите немного. В таких случаях семья и близкие скорее нежелательны. Депрессия такая же болезнь, как и другие, алкоголь всего лишь следствие.
Разговор был понятен, и даже успокаивал. Винсен нашел в себе силы и протянул врачу руку. Потом он повернулся и пошел по коридору к выходу из психиатрического отделения. Ни одно решение, которое он принимал когда‑либо в суде, не далось ему так тяжело, как это принудительное помещение Магали в больницу. Чтобы решиться на это, ему пришлось прибегнуть к поддержке Алена. Дружба последнего с Магали гарантировала его беспристрастность, необходимость которой Винсен ощутил, прежде чем уладить все формальности. Так же, как и долгий телефонный разговор с Готье, чтобы получить его одобрение как врача. Ибо, каким бы ни было состояние Магали, она оставалась матерью его детей, женой, которую он любил. По крайней мере, когда‑то любил страстно.
Выйдя из больницы, он глубоко вздохнул, положил руки в карманы и посмотрел на небо. Погода менялась, в бесконечной голубизне не осталось ни единого облачка. Но поднялся мистраль, который дул с огромной силой. Машина Алена стояла немного поодаль, на стоянке. Уехав сейчас, они могли успеть в аэропорт на заранее оговоренный рейс в шестнадцать часов. В любом случае, Винсену нечего было делать в Валлонге. У него не было никаких оснований задерживаться здесь дольше.
III
Год, который последовал за помещением Магали в больницу, выдался очень сложным. Студенческая революция 68‑го года не должна была затронуть детей, которые были еще слишком маленькими, чтобы принимать в ней участие, но ветер протеста дул над Парижем, и даже лицеисты предавались ему с замиранием сердца.
Мари, которая была нетерпеливой, наставила быстро Сирила на путь истинный; Винсену же пришлось
