На авеню Малахов у Беатрис было ничуть не больше прав, чем на бульваре Малерб, и Мари никогда не считалась с ней и даже не интересовалась ее мнением. Когда речь шла о раздаче приглашений на ужин, Мари шла прямиком к Винсену, и если его не было дома, звонила ему во Дворец правосудия. Пусть он женился, но это ничего не меняло, он по‑прежнему управлял особняком вместе со своей кузиной. Они вдвоем составляли что‑то вроде пары, и их взрослые дети, жившие с ними под одной крышей, свыклись с этой странной ситуацией. Когда Мари решала пойти со своей дочерью в театр или в кино, Тифани всегда была приглашена на вечер, и если Винсен вдруг доставал места на финал Ролан‑Гароса, он шел туда с Сирилом или Лукасом. Это устраивало всех, кроме, понятно, Беатрис.
Сидя за столом Шарля, как и каждое утро, Мари только что закрыла дело. Уже тринадцать лет она говорила «стол Шарля», тогда как секретари прекрасно знали, что речь шла о ее столе. Около бювара драгоценная, как талисман, зажигалка с инициалами Ш.М. все еще лежала без дела, потому что она не курила. Эту вещь, которую Шарль получил в подарок от Юдифи перед самой войной, Мари забрала себе после гибели дяди и принесла ее на бульвар Малерб. Машинально, двадцать раз на день, жестом, уже ставшим механическим, она брала ее в руки, ставила, клала плашмя. Но, в то же время, она ни разу не открыла сейф, спрятанный за панелью, в котором все еще лежали дневники Юдифи. Там находилось объяснение семейной драмы на страницах, которые никто не желал перечитывать, впрочем, так же как и уничтожать. Может, поколение их детей имеет право узнать эту зловещую правду? Мудрость или страх не пускали сюда пятерых кузенов. На поставленные вопросы они давали только уклончивые ответы, как если бы были связаны молчаливым соглашением. Страдания Юдифи и Бет охотно вспоминались со всей грустью, присущей такому несчастью, но знание о чудовищности Эдуарда и о том, каким образом отомстил Шарль, никому бы ничего хорошего не принесло, они были в этом убеждены и предпочитали молчать.
Селектор пробурчал, вернув ее на землю, и она включила связь.
— К вам пришли, мэтр, — сообщил голос ее секретаря.
С радостной улыбкой она убедилась, что Эрве соблюдал все правила предосторожности, о которых она его попросила, и даже не отказывался представляться на входе. Она решила сама выйти к нему в зал для посетителей, где он сидел один, удобно устроившись на одном из глубоких диванов зеленого велюра, занятый чтением газеты. Когда он поднял на нее взгляд, Мари почувствовала себя более взволнованной, чем хотела бы.
— Ты готова? Можно идти обедать? — радостно спросил он.
— Обедать?
— А почему ты думаешь, я попросил назначить встречу на тринадцать часов?
Он подошел к ней, нагнулся, чтобы поцеловать в шею, взял ее за талию.
— Я заказал столик у Лукаса Картона, — сообщил он.
— Мы что‑то празднуем?
— О боги, нет! Наоборот, потому что ты уезжаешь на следующей неделе… Я на самом деле в печали. Ты не заметила?
Его светло‑серый костюм был прост и элегантен, а его небесно‑голубая рубашка подчеркивала цвет глаз. Она смерила его взглядом, прежде чем взять под руку и увести из зала для посетителей. Пересекая большой холл, они встретились с Беатрис, которая коротко им улыбнулась и заторопилась в коридор.
— Она проводит свое время здесь, я, правда, не знаю, что с этим делать, — пробормотала Мари.
Она подождала, пока они покинут здание, чтобы добавить:
— Если я серьезно не поговорю с Винсеном, мы придем к катастрофе…
— Она так плоха?
— Нет… Ни плохая, ни хорошая. Но она находится на краю, не знает своего места. В любом случае, нет ничего хуже, чем работать с семьей.
— Тем не менее, ты занималась этим со своим дядей, когда начинала.
— Это совсем другое! Шарль мне все показал и обозначил границы. Иметь возможность смотреть, как он изучает дело, или готовит защитительную речь, было неслыханной удачей. Хотя перед тем, как сформировать эту контору, он уже работал здесь, на первом этаже, и я никогда себе не представляла, что займу его место. Для меня это был Бог, по крайней мере, в вопросах права, и я казалась себе совсем маленькой…
Как и каждый раз, когда она вспоминала Шарля, она становилась словоохотливой, и он ее перебил:
— В то время, если мне не изменяет память, мы встречались?
— Да.
Она могла прибавить кучу всего, но не хотела, чтобы он точнее вспомнил этот период и мог восстановить события и сопоставить даты.
— Ты всегда очень лаконична, когда мы говорим о нашей связи, — грустно заметил он. — Я храню много воспоминаний. Во‑первых, потому что мы были молоды и беззаботны, во‑вторых, потому что я был по‑настоящему раздосадован, когда ты меня бросила.
— Ты был слишком маленьким, знаешь…
— И сильно влюбленным!
Он остановился и импульсивно взял ее за руки.
— Ты же не хочешь сделать это еще раз, Мари? Или скажи мне это прямо сейчас.
В режущем свете июня она внимательно рассмотрела его морщины, его усталость, его беспокойство и вдруг почувствовала себя ближе к нему, близко, как никогда. Он повзрослел, постарел. То, что он мог полюбить ее снова, было настоящим подарком.
— Нет, Эрве, — пробормотала она.
— Ты мне обещаешь? И я могу звонить тебе каждый день во время каникул?
Мысль, что она исчезает в Провансе на время ежегодного закрытия конторы, приводила его в отчаяние. Он настойчиво просил ее взять недельный отпуск, предлагая увезти ее, куда она захочет, но она отказалась. Провести лето в Валлонге считалось незыблемой традицией Морванов, а он, по‑видимому, не был желанным гостем для этого семейства.
— Посвяти мне хотя бы сорок восемь часов перед началом года, — вздохнул он… Смотри, выходные 15 августа, хочешь?
Он настаивал, раздосадованный тем, что его держали на расстоянии, и она приняла внезапное решение.
— Если тебя это позабавит, Эрве, ты можешь ко мне туда приехать… Дом большой!
Изумленный, он посмотрел на нее внимательно, чтобы убедиться, что она не шутит.
— К тебе? Туда, в…
— Валлонг. Я не собственница. Это сложно, мы унаследовали его впятером. И, если ты приедешь, то затеряешься между всеми нами! Я говорила тебе про Винсена, но у меня есть еще один кузен, Даниэль и потом два моих брата. С женами и детьми, это целая толпа!
— Мари, ты говоришь серьезно, ты меня приглашаешь?
До этого мгновения она даже не хотела представлять ему своих сына и дочь, от разговора о которых уклонялась, он не понимал этого поворота.
— Если мы должны закончить путь вместе, — сказала она серьезно, — надо, чтобы ты познакомился с моей семьей.
— Но я не прошу ничего большего! Я очень, очень…
Вместо того чтобы закончить фразу, он прижал ее к себе, не пытаясь поцеловать, а просто, чтобы положить голову ей на плечо. Они некоторое время простояли так, прижавшись друг к другу, не обращая внимания на прохожих.
Несмотря на все свои усилия, Беатрис не продвинулась ни на шаг. Винсен оставался вежлив, но она даже не была уверена, что он еще был в нее влюблен. С того дня, как она вышла за него замуж, их отношения радикально изменились вплоть до того, что она стала жалеть, что они поженились. Однако она пробовала разные пути, не отчаиваясь, пока их отношения не приняли этот невыносимым для нее оборот. Ее
