«парабеллума» и усмехнулся. Он сжимал в пальцах оружие гения.
Неужели люди переживают всякий раз такую боль, когда теряют близких? Как они могут с
Гладиатор ожидал схватки, сопротивления, и испытывал тот холодный азарт, который всякий раз охватывал его при выходе на арену. Но ворота виллы были распахнуты, и никто не пытался преградить ему дорогу. Разбитые амфоры и корзины валялись у входа. Ветер разносил по саду обрывки бумаги. В розарии несколько вигилов выдергивали роскошные, усыпанные цветами кусты. Молодой парень с худым лицом аскета заступил Веру путь.
– Я – Юний Вер, – представился гладиатор. – Ищу центуриона Курция.
– Юний Вер… – повторил вигил и на всякий случай заглянул в записную книжку. – Можешь войти.
– Где Курций? И где сенатор Элий?
Вер попытался по выражению лица предугадать ответ, но с таким же успехом он мог всматриваться в лицо мраморной статуи.
– Мы проводим обыск, постарайся нам не мешать. – Вигил будто не слышал вопроса.
– Кто-нибудь есть дома?
– Домна Арриетта во фригидарии. Можешь с ней поговорить, – милостиво разрешил вигил. Вер бросился в бани. Служанка (смуглая девушка, что прежде прислуживала ему и Элию за столом), испуганно пискнув, бросилась в боковую дверь. Веру показалось, что она больше изображала испуг, чем на самом деле боялась. Точно так же как он сам изображал боль, сочувствие и жалость. Пока его наконец не охватило подлинное чувство.
Возле бассейна Вер обнаружил Арриетту. Дочь Макрина уже закончила купание и облачилась в просторную белую тунику. Толстая немолодая женщина золоченым гребнем расчесывала роскошные волосы хозяйки. Девушка взглянула на Вера без страха, она даже улыбнулась ему, а в глазах ее мелькнула неподдельная радость. Эта улыбка обескуражила Вера.
– Где Макрин? – спросил он.
– Отец уехал ночью, сразу же после твоего бегства. – Арриетта жестом указала служанке на дверь.
– Испугался? – Вер не пытался скрыть злорадства.
– Ему сказали, что Курций и Элий сели в машину. Он не стал ждать, пока явятся вигилы. Они сегодня перевернули виллу вверх дном. Сейчас раскапывают сад. Ищут тела убитых. Как будто отец так глуп, что станет хоронить трупы в собственном саду!
Гнев Вера улетучился. Элий уехал с Курцием. Сенатор спасся! Теперь Вер готов был простить кого угодно. И красавицу Арриетту, и даже подонка Макрина. Бывший гладиатор опустился на ложе, стоящее возле бассейна, и принялся беззастенчиво разглядывать девушку.
В этот раз она показалась ему еще красивее.
«Но в Риме-то есть девчонки куда интереснее!» – сам себе попытался возразить Вер.
И тут обнаружил, что ни одного имени припомнить не может.
– Ты знала, что Макрин устраивает подпольные бои? – Теперь в его голосе не было злости, скорее насмешка.
Но и насмешки Арриетта сносила плохо.
– Ты агент вигилов, чтобы задавать подобные вопросы? – Она окинула Вера надменным взглядом.
– Я – потенциальная жертва твоего папаши, и мне чудом удалось унести ноги.
Она глубоко вздохнула и отвернулась. Веру показалось, что на глазах ее выступили слезы. Но если и так, то слабость ее была мимолетной.
– Да, знала! – призналась она. – Но что я могла сделать? Не доносить же на родного отца! А убедить его в чем-нибудь невозможно. В прошлом году я купила клеймо на Больших Римских играх, я просила, чтобы отец оставил все дела, кроме литературных. Но мой гладиатор проиграл.
Из ее глаз вдруг часто-часто закапали слезы. Она смахнула их сердитым жестом и прошептала.
– После этого ничего нельзя было исправить.
– И чье клеймо ты купила? – почти автоматически спросил Вер.
– Авреола…
– Цыпы? – Вер почувствовал себя оскорбленным. – Но почему у него?
– Авреол показался мне таким надежным. Положительным, что ли… А он проиграл этот бой. Тебе.
Вер усмехнулся. Да, вот так и не знаешь, что таится под покровом простого, казалось бы, желания. Собственная победа едва не принесла ему смерть. Он вспомнил структурные деревья желаний, которые рисовал в гладиаторской школе, и ему стало смешно.
– Ты могла бы предупредить меня или Элия. Просто сказать: тебя ожидает опасность, доблестный муж, – упрекнул Вер.
Он обвинял, хотя на самом деле ему хотелось подыскать для девушки оправдания. Ему было ее
Арриетта удивилась:
– Разве ты не получил моей записки?
Вер отрицательно покачал головой.
– Ах, дрянь! – Арриетта решительно тряхнула головой.
Она втолкнула гладиатора в нишу и задернула узорную занавеску. После этого позвонила в колокольчик. За дверью почти сразу же послышались шаги, и две служанки – белокожая толстуха и юная смуглянка – вбежали во фригидарий. Арриетта подошла к смуглянке и смерила ту уничтожающим взглядом.
– Где моя записка? Та, что предназначалась Веру.
– Господин Макрин забрал ее, – отвечала смуглянка, ничуть не смутившись.
Арриетта от подобной наглости растерялась, но тут же топнула ногой:
– Вон! Сегодня же, чтобы тебя здесь не было!
– Не выйдет. Меня нанял доминус Макрин, и только он может уволить. Я – римская гражданка и знаю свои права! – Уже в открытую ухмылялась молоденькая нахалка.
Арриетта замахнулась, намериваясь влепить смуглянке пощечину, но та перехватила ее руку и с неожиданной ловкостью вывернула запястье. Арриетта вскрикнула и повалилась ей в ноги. Пожилая толстуха, выпучив глаза, смотрела на унизительную сцену. Она то вскидывала руки, готовясь броситься на помощь госпоже, то испуганно отступала.
– Когда господин Макрин вернется, мы обсудим этот вопрос. – Смуглянка торжествовала. – И чтобы у тебя не возникало никаких иллюзий, спешу сообщить, что он был очень недоволен запиской, и только мое заступничество удержало его от расправы.
Она наконец отпустила запястье Арриетты и вышла. Только тогда толстуха отважилась протянуть руку юной госпоже.
– Ты видела?! – Арриетта была в ярости. Она оттолкнула толстуху и вскочила. – Как Алина ведет себя! Как посмела…
– Она купила клеймо, домна. И ее гладиатор выиграл. Все слуги это знают.
– И что же она пожелала? – Арриетта морщилась от боли и растирала руку.
– Стать хозяйкой в доме.
– И ты только теперь говоришь мне об этом?!
– Не хотела тебя расстраивать, домна. Все равно, коли ее клеймо выиграло, уже ничего не поделаешь.
– Уходи, – приказала Арриетта и, видя, что толстуха колеблется, закричала: – Вон!
Та выскочила из фригидария, на ходу потеряв сандалету. Арриетта отдернула занавеску, за которой прятался Вер.
– Ну, гладиатор, видишь, как все просто. Скоро меня попросят покинуть родные пенаты. Не помнишь, кстати, не ты ли выиграл для нее это клеймо?
Веру захотелось ей помочь. Он испытывал к ней симпатию (или жалость – в подобных оттенках чувств он еще не умел разбираться). И он попытался ее утешить.
