При этом медик бросил на Элия странный, как будто испытующий и одновременно виноватый взгляд. И этот взгляд очень не понравился Элию. Точно такие же взгляды бывают у сенаторов, когда они собираются завалить твой законопроект, и сообщают сочувственно, что предложенный закон всем хорош, но они никак не могут его поддержать.
– Ты узнал, где сейчас Юний Вер? И что с ним? – встревожился Элий.
– По последним сведениям вернулся в Рим. С ним все хорошо. Даже очень… очень хорошо… – Кассий смутился, снял очки и протер стекла. – А тебе лучше поспать, это придаст сил.
Элий был уверен, что Кассия что-то мучит, но не мог понять – что.
Сенатор завернулся в простыню, как в тогу, и спустился к своему деревянному ложу возле бассейна. Он надеялся, что Летти придет сюда вновь. И он ждал ее прихода.
«Старый идиот! – одернул он сам себя. – Ухлестывать за четырнадцатилетней девчонкой! Совсем выжил из ума».
Но подобные упреки не привели его в смущение. Лета сама почти что призналась ему в любви. Но в следующее мгновение ему представилось, что она ушла на пляж со своими ровесниками, плещется в море, а потом валяется на золотом песке. И он понял, что примитивно ревнует. Он почти до конца придумал эту сценку на пляже, когда услышал знакомое шлепанье босых ног. Элий хотел подняться ей навстречу, но не успел – она налетела маленьким ураганом и повалила его на ложе.
– Как здорово, что ты здесь! – воскликнула Летти.
– По-моему, тебя не обучали хорошим манерам! – Его голос прозвучал чуть более сурово, чем хотелось самому – ненароком она толкнула его в больной бок.
– Здесь Лазурный берег! На побережье можно наплевать на все манеры и правила, на все-все… И мы с тобой можем общаться без всяких условностей, вот так запросто.
Она погладила его по руке, и одно ее прикосновение возбудило его. Разумеется, это не любовь, это легкое опьянение, но как приятно быть опьяненным! Голова кружится, беспричинно весело, чувствуешь себя мальчишкой.
– Ты здесь с бабушкой? – спросил он.
– Нет, одна, то есть… – Она смутилась. – Со мной… опекун.
Нет, нет, надо все это прекратить. Она совсем ребенок. В ее возрасте девчонке влюбляются до безумия.
– У меня к тебе просьба, Летти. Ты не могла бы выйти на улицу, – он старался говорить серьезным деловым тоном, но против воли его губы расползались в улыбке. – Наверняка на ближайшем перекрестке есть лоток с вестниками. Возьми для меня все последние номера «Акты диурны», начиная с седьмого дня до Ид июля.
– Это невозможно… – Летти смутилась еще больше. – Мне… я… Опекун запрещает мне покидать сад. Он… он боится за меня. И я тоже боюсь!
Она обвила голову Элия руками и прижалась щекой к его щеке. От тепла ее кожи у него перехватило дыхание. Что она делает! Этого еще не хватало!
– Я так боюсь, – прошептала Летти. – Что они найдут меня и убьют.
– Кто найдет?
– Палачи. Меня приговорили в смерти.
Ее невнятный и жаркий шепот походил на бред. Но Элий не в силах был разомкнуть ее руки. Ему хотелось лежать вот так и ощущать теплоту ее кожи и дыхания, и чувствовать упругость маленьких полудетских грудей. Он слышал, как отчаянно бьется ее сердце.
– Тебя не могли осудить на смерть, – попытался возразить он.
– Меня приговорили. И, когда найдут, исполнят приговор.
– Я не слышал, чтобы какую-нибудь девушку приговорили к смертной казни за последний год. Полагаю, такой исключительный случай запомнился бы.
– Это был тайный суд. О нем никто не знает.
– Ну, хорошо, пусть так! – После подпольной гладиаторской арены Элий не удивился бы, обнаружив еще и пару-тройку тайных судилищ. – Но за что тебе грозит смерть? Ты убила кого-нибудь? Нет? В твоем возрасте можно получить смертный приговор лишь за убийство, совершенное с особой жестокостью. За несколько убийств. Или за убийство должностного лица. Поверь мне, я знаю право.
– А за государственную измену?
Элий на мгновение прикрыл глаза, пытаясь восстановить в памяти страницы кодекса:
– Да, можно, но доказать измену в мирное время очень трудно. Особенно по отношению к молоденькой девушке, которая не имела доступа к государственным тайнам. Любой адвокат после первого слушания добьется прекращения дела.
– Но я ее открыла, – прошептала она.
– Что – открыла? – не понял он.
– Я открыла тайну и совершила государственную измену. – Она смотрела на Элия полными ужаса глазами.
Ее слова казались одновременно правдивыми и бредовыми. Он верил и не верил ей. Но страх ее был неподделен. Она вся дрожала.
– Теперь палачи найдут меня и казнят, – повторяла она как в бреду, и вновь прижималась к нему, ища защиты.
– Послушай…
– Нет, не перебивай меня! – Она схватила его за руку. – Ты наверняка знаешь, что казнить девственниц в Риме запрещено. И, прежде, чем казнить, палач изнасилует меня. – Элий хотел опровергнуть ее безумный домысел, но не смог, сообразив, что этого древнего закона никто не отменял. – Я боюсь этого больше, чем смерти… Я умру… пусть… раз я совершила такое… но не хочу, чтобы надо мной надругались. Вспомни дочь Сеяна. Я представила себя на ее месте. Этот закон якобы охраняет жизнь детей и молоденьких девушек. Но это вранье. Если кого-то надо убить, его все равно убьют. Только еще сделают… такое.
– Летти, я не допущу… Завтра же…
Но она не дала ему договорить и зажала рот ладошкой.
– Элий, ты должен для меня это сделать.
– Да, моя девочка, все сделаю, я добьюсь пересмотра дела.
Она отрицательно затрясла головой:
– Ты должен сделать меня женщиной. Тогда палач сможет казнить меня, но не обесчестить. – Она умоляла его о дефлорации!
– Летти, что за абсурд…
Ему хотелось наорать на нее и отшлепать как капризного ребенка, который довел бедного педагога до белого каления, но не получилось. Он ей
– Это не глупость. Я люблю тебя уже два года. Мне будет хорошо с тобой. И тогда я не буду бояться смерти.
Ее убежденность походила на исступление. Что бы он ни говорил, она упрямо твердила о смерти и о суровом приговоре. Она повторяла, что видит в снах своего палача: он маленького роста, с короткой шеей, у него низкий лоб и приплюснутый нос. А изо рта воняет. И еще – у него нет глаз. То есть органы зрения есть. А глаз нет. Пустота. Ничто. Пропасть. Смерть. Описание палача поразило Элия. Ему стало казаться, что он и сам видел этого человека когда-то. Возможно, в карцере, посещая заключенных, чтобы помочь с апелляциями. Рассказ о палаче нельзя было опровергнуть никакими доводами. Палач существовал и неумолимо приближался к жертве.
– Я так хочу… исполни мое желание, – шептала она. – Ведь ты исполнитель желаний. Ты не можешь отказать…
Она была права: он не мог сказать ей «нет».
Летти вновь обвила его шею руками. Ее губы были мягкими и податливыми. А грудь упругой, и талия так тонка, что он мог бы руками обхватить ее, и пальцы сошлись бы у девушки на позвоночнике. Ее туника, упав, открыла слишком хрупкое и тонкое тело – узкие плечи, длинные худенькие ноги, белую, с нежным отсветом кожу – так мрамор просвечивает в солнечных лучах. Но мрамор был теплый и податливый, и
