– Я спал двенадцать лет. Но все это время не видел снов. Ни единого сна. А теперь вижу.
– Твои сны – это только твои сны, мой мальчик. Ты понимаешь, о чем я?
– Кажется, да, понимаю.
– Ну и отлично. О снах мы еще поговорим. – Старик тоже отстранился, вновь оглядел Марка. – Я думал, ты выше ростом. Твой покойный отец был куда выше.
Марк смутился.
– Но ты еще вырастешь, конечно, вырастешь… – пробормотал старик и повернулся к Флакку. – Как все прошло?
– Нельзя сказать, чтобы гладко. Но идентификация дала положительный результат.
– Ну вот, теперь я могу спокойно умереть. – Марк не заметил в этой фразе деда фальши. Напротив, явственно расслышал вздох облегчения.
– Еще нет. Ты должен добиться, чтобы сенат признал наследника, – уточнил трибун. – Мы даже не знаем, как долго наши противники будет тянуть время.
Старик Валерий стиснул локоть Флакка.
– Я твой должник. Ты можешь просить, чего хочешь. Ты спас Корвинов, спас нашу память.
– Иногда возникает желание сделать что-нибудь невероятное. К примеру…
– К примеру, вытащить человека из рабства с Колесницы. Никому еще такое не удавалось!
– Сама операция оказалась не трудной…
«Нетрудной?» – чуть не закричал Марк. Но промолчал.
– Другое дело наварх Корнелий, – продолжал Флакк. – Как получилось, что он встал во главе операции? Как я выяснил, сенат действительно наделил его полномочиями.
– Наделил, – кивнул старый Корвин. – Марции решили, что есть прекрасный повод для примирения наших родов, Манлии их поддержали. Наварх поклялся, что доставит Марка на Лаций. Но я знал… знал, что наварх что-то задумал! – с неожиданной яростью воскликнул Валерий. – Его брат сенатор уверял, что они готовы помочь, что ищут моей дружбы. Я питал слабую надежду, что Корнелии не посмеют действовать открыто. Но я ошибся.
– Наварх не хотел, чтобы Марк вернулся домой.
– Этого никто не хочет, кроме нас, – криво усмехнулся сенатор. – А что Гораций?
– Можно сказать: он поглядывал в нашу сторону. Но и только.
Сенатор задумался. Марку показалось – да что там показалось, он был уверен – что у старого Корвина только что возник какой-то план. И план этот мог не понравиться Флакку. Причем очень не понравиться. Марк догадался по одному взгляду, по нахмуренной на миг брови старого сенатора. Может быть потому, что уже однажды видел такой взгляд?
С космодрома сенаторский флайер доставил старика Корвина и Марка на виллу в окрестностях Нового Рима. Марк сидел возле иллюминатора и, не отрываясь, глядел на синие воды Тирренского моря внизу, на белые зерна судов-автоматов, разбросанные по невидимой борозде. Звезда Фидес стояла в зените, морские воды блестели, как рыбья чешуя.
Все это уже не раз созерцали до Марка его прадед, дед и отец. Сейчас видел он. Ничто из увиденного не было для него внове. Сегодня утром перед посадкой корабля, во сне, он точно так же летел на флайере, в безоблачном небе сияла Фидес, сверкало море, покачивались кораблики на воде. Неужели ничто в мире его больше не восхитит и не удивит? Марка охватила такая тоска, что он не удержался и застонал. К счастью, сенатор задремал в своем кресле и не слышал этого стона отчаяния. А Флакк… Флакк, похоже, все понял. Но ничего не сказал.
Усадьба “Итака” показалась до боли знакомой. Посадочную площадку по-прежнему окружала изгородь, сложенная из плоских камней. Дом был выкрашен все в тот же светло-желтый цвет, и четыре колонны, поддерживающие фронтон, поблескивали сахаристым блеском, будто установленные только вчера. Разве что ряды здешних кипарисов теперь стали куда выше, а хвоя с годами потемнела. В этот миг усадьба показалась Марку ненастоящей. Голограмма, виртуалка… или, хуже того, раскрашенный картон, из которого рабы усадьбы Фейра строят декорации для новогоднего празднества. А под картоном ржавый каркас и серый бетон. Что-то холодное, уродливое, угрюмое… Марк содрогнулся. Люди сами себе придумали этот мир, реконструкции Парижа, Лондона, Рима… Поверили, что все – настоящее. “А что настоящее?” – сам себя спросил Марк. Бараки? Да, бараки нет нужды маскировать. Тот, кто родился и вырос на Лации, верит имитациям безоговорочно. Но Марк слишком долго созерцал задник, чтобы теперь смотреть на мир, как все.
“Значит, я научусь жить среди декораций, только и всего”, – решил он.
Возле изгороди их ожидала девушка в коротеньком белом платье. Стройные загорелые ножки в легких матерчатых сандалетках-лианках. Блестящий поясок перехватывает тонкую талию. За спиной девушки стоял вигил в красно-серой форме. Убедившись, что сенатор и его спутники благополучно долетели, он сразу ушел. Теперь он будет блюсти покой сенатора Корвина и его внука издалека.
Когда старик Корвин и Марк вышли из флайера, девушка побежала им навстречу.
– Дед!
– Лери… – сенатор махнул ей рукой, давая понять, что ее порыв счастья вполне разделяет.
“Это моя сестра”, – сообразил Марк.
О ее существовании он знал. Помнил трехлетней крошкой. Видел ее прежде глазами отца. Мать Лери умерла, когда малышке исполнилось два года. Отец, вернувшись с Психеи, сразу женился. Ему нужен был наследник. Сын, который принял бы на себя ношу патрициев и груз новой опасной тайны.
Лери подбежала к ним. Марк во все глаза разглядывал ее. Ростом она оказалась вровень с ним. Стройная, но не хрупкая. Яркие полные губы. Кожа матово-смуглая, с густым румянцем. Черные, вьющиеся, коротко остриженные волосы. Глаза… казалось, они должны быть черными. Но нет. Они были светло- карими. Янтарными.
– Ты Марк! – сказала девушка. – Кажется, у меня появился брат.
– А ты – сестричка Лери. Я могу поцеловать сестру в губы? – спросил он, не обращаясь при этом ни к кому конкретно. – Кажется, таков обычай?
– Лучше в щеку. – Она демонстративно повернула голову в профиль.
Он коснулся губами ее кожи, и вдруг понял отчаяние Друза, получившего отказ.
Сам Друз стоял тут же и наблюдал за этим невинным лобзанием. На скулах его ходили желваки.
– Красавица, – сказал старик одобрительно. – И по любому вопросу имеет суждение. Причем, заметь, самое дерзкое. Будь осторожен с ней, Марк. Она легко умеет подчинять себе.
Марк кивнул: как раз в это он поверил сразу. Еще ему показалось, что дед бросил многозначительный взгляд в сторону Друза.
“А ведь Лери не знает про то убийство!” – запоздало сообразил Марк.
Отец отправился на Психею после рождения дочери. И значит… значит, все, что там случилось, дети Лери не будут помнить. И дети Друза ничего никогда не узнают. Марк, ты дурак! Зачем ты устроил скандал на корабле? Вполне мог обнадежить парня и помочь сестре.
Тут же Марк почувствовал обиду. Лишь ему довелось узнать о совершенной подлости. И он должен молчать об этом до конца своих дней. Он и его дети. Неси, Марк, свою ношу в одиночку.
– Терпеть не могу, когда за меня что-то решают. Я хочу все делать сама, – декларировала Лери шутливо, но при этом оглядывала новоявленного братца из-под ресниц. И наверняка сравнивала с отцом, которого хорошо помнила (интересно, каково ей – помнить мужские тайны и смотреть на мир глазами отца). Марк только теперь сообразил, что не видел в снах прошлого своей матери. Ах да, она была лишена этой проклятой ноши! Ее
– Я велела приготовить на завтрак яйца, колбаски с сыром и отварную маисоль, – рассказывала тем временем Лери. – Стол накрыли на террасе, – и спросила небрежно, не глядя на ухажера, который пожирал ее глазами: – А ты, Друз, надолго прилетел домой? – она была воплощенное безразличие. Хоть сейчас вызывай скульптора с киберсканером и делай с нее статую Равнодушия. Вот только щеки ее пылали.
– Я взял отпуск, – сказал Друз, дипломатично умолчав о своей отставке.
