Ага, он тоже устраивает свою идентификацию! Ну что ж… К счастью, дед не видел, как Марк только что попал впросак.
– Да, отец любил сидеть на этой террасе. Только прежде здесь стояли глиняные вазы с кустами мелких роз. Красные и белые кусты.
– Недурно, – улыбнулся старик Валерий. – Вазы убрали совсем недавно.
– За три месяца до рождения Лери, – уточнил Марк. – Ее мать поранила о цветок руку.
Марк нарочно сделал уточнение: именно об этом сама Лери рассказать никак не могла: период беременности – темная зона в жизни патриция: память родителей ему уже передана, своя еще не включилась. В патрицианских семьях старшие братья и сестры порой ненавидят младших за то, что им достается куда больше из багажа родителей. Плюс сведения обо всех проделках, какие учинили старшие за время своего одинокого превосходства.
– Отлично! – Сенатор несколько раз демонстративно хлопнул в ладоши, одобряя внука.
Все уселись за стол. Друз расположился рядом с Лери.
– Сейчас главное для Марка – систематизировать знания, – принялся рассуждать старик Корвин. – Ребенок получает в наследство от родителей набор воспоминаний и полный хаос в мыслях. Это мозаика, все камешки которой требуется уложить в четкий узор. Обычно это систематизация заканчивается к восьми- десяти годам. Марку сейчас семнадцать. Тут особый случай.
– Я начал кое-что постигать на Вер-ри-а, – вмешался в разговор Марк.
Ему не нравилось, что его проблемы обсуждаются в его присутствии так, будто самого Марка тут нет.
“Да я, в самом деле, еще не существую”, – напомнил он себе.
– Нет, нет, на Вер-ри-а тебе снилось только доступное детскому пониманию. Ничего серьезного ты не постиг, – покачал головой сенатор. – Тебе нужен учитель. Как можно скорее. Но я даже не знаю, кто возьмется за патриция, которому семнадцать.
– Может быть, ему и не нужен учитель? – пожал плечами Флакк.
– В галанете довольно обстоятельно обсуждается вопрос: а не стереть ли всем патрициям генетическую память? Не давит ли на Лаций этот непосильный груз прошлого? Ведь наш консерватизм становится поговоркой, – сказала Лери. – Спорят яростно. И мне показалось, что патриции готовы уступить.
– Готовы уступить? – возмутился Флакк. – Кто готов? Разве что трусы Горации! Они всегда заигрывали с плебеями! Или Марции! Ведь они сами – бывшие плебеи, которым повезло породниться с патрициями. – Он кинулся в атаку столь яростно, что Марк невольно представил его в боевом скафандре с бластером наперевес во главе когорты космических легионеров.
– Что ты говоришь? Стереть нашу память? Лишить нас памяти? И это серьезно? – сенатор, кажется, не поверил внучке.
– Вполне. Ведь это означает – отнять у патрициев их власть. – Лери пыталась выглядеть равнодушной, но ей не удавалось. Планы плебеев и ее волновали. – Тогда мы станем во всем равны с плебеями.
– Лишившись памяти, мы окажемся полностью беззащитны, – сказал сенатор.
– Думаю, через два-три поколения патриции смешаются с плебеями, – вставил свое слово Друз.
В сенате Лация заседали только патриции. Плебеи обладали правом голоса на равных с нобилями во время выборов двух консулов. Плебеев было куда больше, но кандидаты в консулы всегда были патрициями. Слабым утешением для плебеев служило право выбирать из своей среды народных трибунов – полномочия защитников плебса были весьма невелики. Зачастую от голосов простых граждан зависело принятие новых законов на плебисцитах. Но все равно очевидное неравенство бросалось в глаза. Периодически между плебеями и патрициями разгоралась настоящая война, которая заканчивалась перемирием, но никогда – прочным миром. Ни одна сторона не хотела уступить: плебеи чувствовали себя ущемленными, а патриции, чье превосходство было столь очевидным, находили нелепыми разговоры о равенстве. Этот конфликт длился уже не одну сотню лет, так что в памяти Марка, включившейся совсем недавно, подробности поражений и побед были столь свежи, будто и дебаты в сенате, и столкновения на форуме происходили только вчера.
– Патриций без памяти… – пожал плечами Флакк. – Все равно, что вино без пряностей.
– Пряности, да… – согласился сенатор. – Их добавляют к вину заранее, а не в тот момент, когда собираются осушить бокал. Такова память плебеев: пряности, наскоро всыпанные в вино. – Старик стиснул в руке салфетку. – Вина мне…
Он сказал это, полагая, что слуга-андроид все еще торчит у сервировочного стола. Но на террасе, кроме завтракающих, никого не было. Марк вскочил, кинулся к сервировочному столику и схватил поднос, на котором стояли налитые до краев бокалы.
Воцарилась мертвая тишина. Марк остолбенел. Он понял, что по рабской привычке кинулся прислуживать господам за столом. Краска нестерпимого стыда хлынула в лицо. Он не знал, что делать, может, обнести всех вином с подчеркнутой любезностью… О нет, это было бы слишком по-рабски. Ему хотелось в ярости швырнуть поднос на пол. Он уже поднял руки, но сдержался. Так мог поступить только раб, ярясь от собственной ничтожности. Нужно вести себя не как раб, а как хозяин!
– Где этот сто восьмидесятый! – крикнул он, оглядываясь. Андроида нигде не было видно. – Почему он удрал?
“Ма фуа! Этот случай запомнят мои дети, они будут помнить, насколько рабство въелось мне в кровь. И дети Флакка… и дети Лери тоже будут помнить…”
– Сто восьмидесятый? – переспросил сенатор. – Я велел Табию, чтобы за столом прислуживал двухсотый, он отличный слуга.
– Дело в том… – Марк кашлянул, не зная, что сказать. – Дело в том… – надо было срочно как-то объяснить свое идиотское поведение. – Я вышел на террасу раньше всех и сидел тут. Андроид с номером на лбу наливал вино в бокалы. Мне показалось, он что-то подсыпает в каждый бокал. Я подумал, что пряности. А когда у нас зашел разговор о пряностях и о том, что их положено сыпать заранее…
– Разве ты этого не знал? – удивился сенатор.
– Знал, конечно. Но только теперь увязал с действиями виночерпия. И меня вдруг пронзила мысль: что он делал? Сыпал пряности из-за неумения? Но ведь андроид-виночерпий не может ошибаться. Тогда… что- то другое.
Кажется, объяснение вышло правдоподобным.
– Нас пытались отравить? – изумился Друз. – Это уже серьезно.
Флакк поднес к запястью контактный браслет:
– Табий? Это Флакк. Да, трибун Флакк. Кто сегодня должен подавать нам завтрак? Сто восьмидесятый? А двухсотый? Кризис личности? С чего вдруг… Охрана дома в порядке? А вигилы, присланные из столицы, они охраняют усадьбу? Постоянно? Вызови специалиста-вигила. У нас есть подозрение, что меня, сенатора Корвина и его внуков пытались отравить. Андроид-виночерпий подсыпал отраву в вино… Такое невозможно? Все равно проверь. – Он опустил руку. – Сейчас все выяснят.
– Может, я зря всполошился, – пожал плечами Марк. – Обычный андроид с номером. Пожалуй, совершеннее тех слуг, что я помню. Все же восемнадцать лет… – Марк вяло улыбнулся. – Там, где я жил, не покупали андроидов. А этого можно принять за человека. Да, пожалуй… кроме номера – он выглядел как человек.
– Нет, нет, Марк, – запротестовал сенатор. – Наши искусственные слуги не настолько похожи на людей.
– Диверсант андроид? – покачал головой Флакк. – Но кто мог его прислать?
– Или человек, который пытался выдать себя за андроида, – продолжал рассуждать вслух Марк. – Я теперь почти уверен, что это был человек. – Его охватило беспокойство. Вполне возможно, что его оплошность спасла им всем жизнь.
– Как он сюда пробрался, минуя охрану и защитное поле? – подивился сенатор.
– И когда он ушел? – спросил Флакк.
– Сразу, как мы сели за стол, – вмешался в разговор Друз. – Я еще удивился: куда почесал этот урод, как только мы начали есть.
– Друз, я просила тебя не использовать это слово! – напомнила Лери.
– Я стараюсь, – изобразил искреннее раскаяние центурион. – Но оно ко мне буквально
