Один из факелов был совсем близко. Два шага. Или три. Огонь... боль... Ожившая на миг надежда заставила сердце затрепыхаться в груди.
— Как ты меня туда посадишь? — спросил Виктор, оглядывая кол. — Лесенку приставишь?
У него вдруг стали подгибаться колени — как-то сами собой. Очень захотелось сесть прямо на землю в изножии врытого в землю кола.
— Никак. Это так, символ. Для тебя вон тот.
Лобов кивнул на лежавший на земле кол. Дерево было тщательно обстругано и жирно блестело.
— Ты что, его маслом намазал? — спросил Виктор.
Он сделал круговое движение руками. Почувствовал, как веревки ослабли. Еще одно усилие, и он освободится. Что дальше? Отнять у кого-то автомат? Сражаться? Погибнуть в перестрелке? Спастись у него не было шансов — во дворе несколько сотен человек. Не все они преданы Хьюго, но на сторону Виктора встанут единицы — это точно. Он никогда не приукрашивал реальность. Никогда...
— Ну да, это жир. Чтобы тело под тяжестью быстрее скользило. И острие сделал потоньше. Так оно быстрее доберется до диафрагмы, вспорет ее и легкие. Ты не сможешь дышать и умрешь. А если кол только кишки пропорет и застрянет, ты будешь долго умирать от перитонита. Долго — это скучно. Хотя я бы потянул удовольствие. Но Хьюго — он не любит излишней жестокости. Он велел смазать кол маслом.
Ноги все-таки подогнулись. Виктор сначала встал на колени — как-то так само собой вышло, потом сел.
— А нельзя меня просто пристрелить?
— Нет, — ответил Лобов. — Пристрелить — это для таких, как ты, слишком мало. И незачем в ногах у меня валяться — все равно тебя не помилуют. Сейчас я кого-нибудь в помощь кликну. Одному человека на кол не насадить.
— Раньше лошадьми на кол натягивали, — сказал зачем-то Каланжо.
— Лошадьми? Это мысль! — оживился Лобов и, оставив пленников под присмотром охранников- валгалловцев, заспешил к конюшням.
— Ну с-спасибо, удружил! — сказал Виктор капитану.
— Как-то само собой вышло, — нелепо хихикнул Каланжо. — Прости. Я всегда говорил, что павианам много знать — вредно.
— Д-для их друзей, — шепотом уточнил Виктор.
— Виктор Павлович! — позвал шепотом Димаш.
— Что т-тебе? Хочешь так же помочь, как капитан?
— У меня нейтрал есть.
— Что?
— Нейтрал. Мне Терри дала. Когда в камеру к нам приходила. Три шприц-тюбика. Давайте, я вам вколю. — Похоже, из них троих он лучше всех сохранил присутствие духа, хотя и трясло его, и голос вибрировал, но разум не затмился.
— Ни в коем случае. — К Виктору почти вернулось самообладание. Он повертел головой. Охранники встали поодаль, давая понять, что готовы стеречь место казни, но быть подручными палача, мараться в крови и дерьме жертвы люди в форме фельдграу не намерены. — И себе не коли.
— Что?
— Ни в коем случае не коли. Подожди!
Итак, боль — такая, чтобы земля ушла из-под ног.
Кол, разумеется, даст максимальный эффект, но не подходит, поскольку пригвоздит к земле в прямом смысле. Так что факел — куда лучше.
Лобов вернулся. Белого коня, того самого скакуна, чей хозяин погиб в мортале, вели за ним в поводу два конюха.
— Раздевайся! — приказал Лобов.
— У меня руки связаны, — отозвался Ланьер.
Палач рванул рубаху. Перепревшая грязная ткань лопнула. Б тот же миг Виктор освободил руки. Сомкнутыми пальцами ткнул Лобову в глаз. Тот рыкнул от боли, отпрянул.
«Я смогу!» — отдал Виктор себе приказ.
Он сбросил рубашку, прыгнул вперед, рванул воткнутый в землю факел. В следующий миг пламя лизнуло руку повыше локтя.
От боли его качнуло в сторону, первым желанием было швырнуть факел на землю. Но он перетерпел, пересилил боль, открыл все свое существо навстречу боли, пропустил ее внутрь. И тогда его вновь качнуло — только сильнее.
И он оказался на стене. А еще миг спустя боль превратилась в ярость — Виктор возненавидел всех людей в крепости.
На стене нес дежурство Рузгин. Во двор он старался не смотреть. Он сделал все, что мог. Он протестовал.
«Ты ничего не понимаешь, — поучал его Хьюго. — Такие, как Виктор, развращают. Они опаснее чумы. Их надо истреблять ».
«Но он не виновен!» — кипятился Рузгин.
«Мой мальчик, пойми, это не имеет значения».
Теперь Рузгин старался думать о чем-то ином. О том, что согревает сердце.
«Скоро весна », — повторял он как заклинание. Весна, а за ней лето и следом осень. Он вернется в Вечный мир. Он забудет все, что было. И сегодняшний кошмар — тоже. Надо только подождать... перетерпеть...
Но самоуговоры не действовали. Он боялся, как удара в затылок, крика боли у себя за спиной. Смотрел на серую стену мортала, окружавшую крепость, на то, как за белым кругом безвременья стелется поземка.
«Странно, — размышлял Рузгин. — Обычно там не бывает снега. — Никогда. А сегодня идет. Сегодня все иное. Все. И круг этот белый как будто стал меньше».
Рузгин всмотрелся.
Вон черная полоса, оставленная «Пастухом» во время штурма крепости марами. Она была довольно далеко от границы. А сейчас почти возле нее... ну да... да... мортал наступает. Медленно ползет и одновременно вращается. Серая клубящаяся дымная стена. Она гонит перед собой что-то похожее на белую поземку.
Рузгин пошел, потом побежал, огибая стену. Доски скрипели под башмаками. Стонали, трещали. Вдруг поразило обилие звуков — голоса, скрип, вой, какое-то кряхтенье. И сдавленный голос во дворе. Уже нельзя было сомневаться: мортал вращался и сжимался. Смещался. Готовился пожрать.
— Хьюго! — закричал Борис. — Опасность!
Но что толку кричать. В тот момент, когда мортал ползет, он убивает мгновенно. Через стабильную зону ускоренного времени можно проехать на вездеходе, окованном серебром. Можно прорваться. А через эту беснующуюся кипящую стену — нет. Никто, никогда!
И тут рядом возник Виктор. Почти вплотную. Голый по пояс, с факелом в руке.
— Гляди! — заорал Рузгин и ткнул пальцем серое месиво пространства.
Виктор обернулся. Стена клубилась, дымилась, внутри нее был только хаос. Она буквально всасывала в себя белое пятно, окружающее крепость.
— Я никогда не слышал про такое, — сказал Виктор. — И — тем более — не видел.
— Тебя же казнят, — опомнился вдруг Рузгин.
— А мне это не нравится! Решил заявить протест.
— Мортал! Мортал идет! Наступает! — крикнул кто-то очень громко.
Все или почти все знали, что это такое.
Страшный многоголосый стон пронесся над крепостью. Охрана бросилась со стены. Многие даже не побежали к лестницам — стали прыгать вниз на камни с высоты.
Виктор перегнулся через перила и закричал, пытаясь переорать визг женщин и крики мужчин:
— Димаш! Каланжо! Сюда!
Его не слышали. Во дворе царила паника. Помост уже опустел: господа, одетые в форму фельдграу,
