Глава IV
Игры императора Руфина
«Сегодня, в праздник Либерты Победительницы на Авентине ожидается около трехсот тысяч человек. На церемонии будет присутствовать Элий Цезарь. Сам он когда-то служил волонтером в фонде Либерты».
«Вспомним в этот день слова Эпиктета [7]:
«Чего не желаешь себе, не желай и другим; тебе не нравится быть рабом – не обращай других в рабство».
«Пожертвования клиентам за первую половину месяца возросли вдвое. Ночлежки переполнены. В бесплатных столовых очереди. И хотя раздача продуктов увеличена, столовые не могут обеспечить всех желающих горячим питанием».
«Несмотря на подвоз дополнительного зерна из Галлии, Полонии и Винланда, хлебные очереди не уменьшаются. Рим испытывает так же недостаток в молоке и овощах. Цены неуклонно растут».
«По неподтвержденным данным те многочисленные перегрины [8], что объявились в пределах Империи – это бывшие гении, принявшие антропоморфный вид».
«Пожар на автомобильных заводах в Медиолане пока не удается локализовать».
В это утро Юний Вер почувствовал себя лучше. Он понимал, что поблажка кратковременная, и скоро боль вернется, но рад был и этому.
Проснувшись, он сразу вспомнил, что сегодня праздник Либерты – любимый день Элия. Вспомнил и позавидовал другу. Если бы Вер мог верить, как Элий, что «Декларация прав человека» может решить все вопросы! Но, к сожалению, Вер не верил декларациям.
На столике рядом с кроватью вновь появилась золотая чаша, куда больше и изысканнее прежней. Чаша, до краев полная амброзии. Вер не удивился. Аккуратно перелил густую жидкость в золотую флягу, стараясь не потерять ни капли. Но все же пролил – руки его дрожали. С трудом натянул тунику, надвинул соломенную шляпу на глаза, взял суковатую палку и вышел на улицу. Брел, всем телом наваливаясь на палку. Носильщики сами к нему подошли; ни о чем не спрашивая, донести до Эсквилинки. Денег не взяли.
Воздух второго корпуса тревожил его. Будто он, Вер, был зверем и чувствовал по запаху родных среди чужого народа. Он миновал атрий и поднялся на второй этаж, безошибочно идя по следу. Девушка стояла в криптопортике и смотрела сквозь цветные стекла в никуда. Ее профиль по-прежнему мнился профилем на медальоне саркофага. Обреченность сквозила в каждой черточке лица, в повороте головы, в безвольно поникших плечах. Вер коснулся ее. Она повернулась. Он протянул ей флягу. Она взяла. Поняла без слов. Запах амброзии все сказал вместо Вера. Он дарил ей жизнь. Она кивнула в ответ. Он повернулся и ушел. Боялся, что она начнет его благодарить. Слов благодарности он бы не вынес.
У выхода из корпуса кто-то бесцеремонно схватил Вера за руку. Но, говорят, даже мертвый гладиатор умеет защищаться. Человек так уязвим. На теле немало точек, одно нажатие на которые заставляет двуногую тварь ползать на коленях. Вер глазам своим не поверил: перед ним на колени упал Гюн.
– Идиот! – бормотал Гюн, поднимаясь. – Ты отдал амброзию смертной. Смертной! А тебя просил я… я…
– Ты свое уже получил, не так ли? Так оставь меня в покое.
– Я – гений! – Лицо Гюна исказилось.
– Да, знаю, гений. Вы прежде владели душами. Но что с того? Что вы сделали за две тысячи лет? Ничего. Упивались властью. Или надеетесь вернуть прежнее и вмиг совершить все, что не удосужились свершить за двадцать столетий?
– Гении не позволят людям так с собой обращаться! Вот увидишь еще: мы будем повелевать, а вы – подчиняться!
– Грози. Это тебя немного утешит.
Насмешливый тон взбесил Гюна окончательно:
– Я обещал открыть тебе тайну «Нереиды». Ну что ж, слушай… Я открою ее, – Гюн зло и торжествующе улыбнулся. – Это ты убил их всех.
Вер недоуменно смотрел на бывшего покровителя. Смысл сказанного не доходил до него.
– Ты убил их. Ты! И трусливо забыл об этом. Но я – твой гений, я все помню.
Вер по-прежнему не верил:
– Тогда расскажи, что произошло на самом деле!
– Ты их убил, убил, убил! – как ребенок дразнилку выкрикивал Гюн отступая. Потом неестественно расхохотался и кинулся бежать, зная, что Вер его не догонит.
– Это ложь… – прошептал Вер.
Да, он убил незнакомого парня в драке на улице, убил, чтобы узнать, что такое убийство. Потом убил Варрона на арене. Но тогда, ребенком, он не мог разом отправить в Аид пятьсот человек. Безумие… ложь… Ложь… Безумие…
И все же Вер чувствовал, что в словах гения была доля правды… Неужели? Нет, не может быть… Незнание делало Вера беспомощным. Он должен узнать истину, или сойдет с ума.
«Убил! Убил!» – это слово жалило, как оса, от него было не спастись, не увернуться. Вер забыл обо всем, даже о боли в боку. Он брел, как слепец. Не видел ни домов, ни улиц: перед его глазами был все тот же подвал, чадный свет факелов, длинный стол. И лица… лица… В своей безумной слепоте он натолкнулся на какого-то человека. Тот глянул на немощного гладиатора, брезгливо отстранился. Не узнал. Зато Вер узнал его тут же. Корнелий Икел. Бывший префект претория в Риме! Человек, который пытался убить Элия и… Юний Вер всмотрелся. Нет, это, конечно, не Икел. Кто-то другой, очень и очень похожий. Тогда выходило, что перед ним гений Икела.
Гений Икела! Гений трибуна погибшей когорты. Вот кто должен знать тайну «Нереиды»!
Гений Икела (Гик, надо полагать) больше не обращал внимания на больного оборванца. Гик задержался у лотка, перелистал номер «Акты диурны», купил и двинулся по улице быстрым шагом. Вер, заковылял следом, кусая губы и обливаясь потом. Но, несмотря на все усилия, отставал все больше и больше.
Он понял с тоскою, что вот-вот потеряет Гика из виду, когда из-под арки выскочили двое. Один огрел гения дубиной по голове. Второй тоже ударил (кулаком или ножом – с такого расстояния Вер не мог разглядеть), подхватил обмякшее тело и потащил под арку. Вер кинулся бежать, позабыв, что бежать не может. Споткнулся, ударился больным боком о базу статуи и ослеп от боли. Очнулся уже на мостовой, привалившись спиной к граниту. Подле него на корточках сидел юноша лет шестнадцати. А немолодая женщина поливала голову Вера водой из пластиковой бутылки.
– Ты болен, доминус, – вздохнула женщина. – Я вызвала «скорую».
– Не надо. – Оттолкнувшись от мостовой, Вер поднялся рывком.
Неловкое движение вызвало новый взрыв боли, но Вер превозмог, до крови закусив губу. Несколько мгновений он стоял, широко расставив ноги и пьяно пошатываясь. Боль накатывала, как волны морского прилива, норовя утопить. Но Вер устоял, взял из рук юноши шляпу, нахлобучил на самые глаза и двинулся дальше. Юноша пошел следом. Вер обернулся и махнул в его сторону палкой.
– Пошел вон!
Тогда юноша наконец отстал. Вер озирался по сторонам, боясь, что может не узнать арку, под которую двое затащили Гика. Но узнал легко. Ибо след был материален. Капли крови рдели на мостовой. Пурпурная частая дорожка вела в глубь двора. А рядом с пурпурными в мостовую вплавились сверкающие белые капли. Вер завернул во двор. Гик лежал возле мраморного фонтана, неестественно вытянувшись и выбросив вперед руку, будто хотел взмыть в небо по старой памяти, но не взлетел, а рухнул на камни уже навсегда. Двое убийц склонились над ним. Один зачем-то тряс неподвижное тело, а второй ножом пытался соскрести с камней платиновые брызги.
– И зачем я тебя послушал, идиот! Я же говорил, не получится, – бормотал человек с ножом.
– Не получилось, – равнодушно подтвердил второй и пнул неподвижное тело.
– Глянь, еще один… – убийца заметил Вера.
Выставив руку с ножом, парень двинулся на бывшего гладиатора. Он был почти мальчишкой, на верхней губе слабо пробивался пушок. Губа была короткой и не могла прикрыть длинные передние зубы. Вылитый
