– Он груб, – сказала Арриетта и покраснела до ушей. – И он безобразен с точки зрения цивилизованного человека.
– Нет ничего на свете привлекательнее безобразия.
– Пошутить неплохо. Но его изберут в сенат на пять лет. Не слишком ли затянется наша шутка? – поинтересовался пожилой оратор, завсегдатай в доме Сервилии. – Я бы предпочел развлечения не столь длительные. Хотя бы потому, что могу не дожить до их окончания.
– Пять лет веселья – это восхитительно, – с жаром воскликнул Кумий. – Я люблю повеселиться всласть.
– Для данной цели нам нужны не писатели, а репортеры, – заметила Вилда. – Причем высокого класса. Такие, как я.
– Нам нужны репортеры в «Акте диурне», а не в «Гладиаторском вестнике» – уточнил Гней Галликан, сотрудничивший с первым вестником Рима.
– «Гладиаторский вестник» тоже подойдет, – засмеялся Кумий. – Те, кто будет голосовать за Бенита, читают именно «Гладиаторский вестник».
Идея Сервилии Кумия воодушевила. Он был натурой импульсивной, восторженной. Одно слово могло увлечь его в самые фантастические дебри.
– Теперь мы можем все! – разглагольствовал Кумий заплетающимся языком. Неясно было, от чего он захмелел больше – от вина или от внезапно открывшихся перспектив. – Прежде нас опекали гении, сдерживая полет фантазии. Они вечно твердили о нормах, совести, пределах добра и зла. Надоела эта стоическая шелуха! Теперь мы свободны. Мы можем думать все, что угодно. Писать, что угодно! Мы – истинные первооткрыватели! Мы… – он задохнулся, не в силах обрисовать словами всю грандиозность происходящего.
Воспользовавшись паузой, подал голос драматург Силан, племянник консула, возлежавший возле Юлии Кумской, красный как рак, потому что каждое прикосновение актрисы вызывало у него мгновенную эрекцию, но Юлия не делала никаких намеков на то, что готова удовлетворить желания молодой знаменитости.
Силан называл себя практичным творцом, и сейчас его заявления в отличие от восторженных возгласов Кумия, тоже были весьма практичны.
– У меня явилась прекрасная мысль. Мы только что закончили репетировать «Касину», где я сделал несколько удачных намеков, улучшив текст Плавта. И теперь я возьмусь за новую пьесу. В центре я поставлю Бенита.
– Он не должен быть смешон, – предупредила Сервилия. – он должен быть
– Он будет великолепен! – пообещал Силан. – Весь Рим в него тут же влюбится!
– Ты не успеешь поставить пьесу к выборам, – охладил его пыл Галликан.
– Я сочиню ее за три дня. И опубликую…
– Сначала мы устроим читку у меня, – подхватила Сервилия. – Вестники сообщат об этом. Расхвалят. Заинтригуют. О Бените должны говорить постоянно. Все и повсюду.
Юлия Кумская сокрушенно покачала головой:
– Сегодня мне кажется, что меня пригласили не в дом Сервилии Кар, а в дешевый лупанарий.
Она сорвала с головы венок и поднялась.
– Боговдохновенная Юлия, – попытался удержать ее Силан. – К чему искусству добродетель? Он пресна и неинтересна.
– Может искусству добродетель и ни к чему, но в жизни она очень даже может пригодиться! – И Юлия удалилась с гордым видом.
– Не обижайтесь, домна Сервилия, – поспешно забормотал Силан. – Юлия понимает лишь свои шутки.
– Я это заметила, – кивнула хозяйка. – Осушим, друзья, бокалы за начало нового дела. Сегодня Календы – день, сулящий удачу.
Глава IX
Игры Элия и Летиции
«Сегодня состоится свадьба Марка Руфина Мессия Деция Августа и Криспины Пизон одновременно со свадьбой Гая Элия Мессия Деция Цезаря и Летиции Кар».
Утром лучший римский парикмахер острием копья разделил на пробор волосы Летиции и вплел в прическу красные ленты. Белое платье из тончайшего шелка стоило сто тысяч. Пояс, расшитый драгоценными камнями, хитро оплетен вокруг талии. Красная вуаль прозрачна – сквозь нее мир кажется розовым, как перезревший персик. Летиция добилась своего. Странно, но ей порой казалось, что Элий ее любит. Она почти верила в это. Вот только видение… оно вновь и вновь посещало ее, всякий раз заканчиваясь на одном и том же месте – стрела впивалась Элию в шею. Что произойдет дальше, Летиция угадать не могла. Останется ли Элий в живых, или… Она лишь знала, что
Даже в день свадьбы она не могла об этом забыть. Она гнала проклятое видение. Шептала как заклинание фразу, которую вскоре должна будет произнести: «Где ты, Гаий, там я Гайя» [25]. Но проклятая стрела вновь и вновь отправлялась в свой роковой полет. Летиция пыталась представить, как через несколько часов Элий поднимет ее на руки и внесет в дом – невеста не должна касаться ногой порога – порог в любом доме посвящен Весте. Элию будет сложновато сделать это, и щемящая тоска – то ли жалость, то ли нечто такое, что выше и любви и жалости, вызывало сосущую пустоту под ребрами. И вновь возникала закопченная стена, и летящая стрела, и… Летти была готова биться головой о стену, лишь бы изничтожить проклятое видение. Но она знала, что биться бесполезно.
Пять восковых факелов несли юноши, одетые еще в детские тоги, окаймленные пурпуром. У порога дома новобрачную окропили водой, горящие факелы загородили ей дорогу. Она должны пройти через огонь и воду, чтобы разделить их с супругом, и если его «отлучат от огня и воды» [26], она тоже будет отлучена – добровольно.
Свадьба – это ритуал, последовательность заученных действий. Все расписано – слова, и цвет одежды, повороты головы, шаги, расстояния, в которые ты должен уложиться, и, даже эмоции, которые должен испытывать. Ритуал, сплетенный столетия назад. Превращенный годами в тончайшее сложнейшее кружево. Впрочем, и сам Рим со своими устоями жизни, взглядами, молитвами, посмертными масками, храмами, дорогами, роскошными термами, бесчисленными тавернами, Колизеем, театрами и исполнением желаний превратился в сложнейшее кружево. Но разве может кружево существовать две тысячи лет? Любые нити истлеют и превратятся в прах – шерсть не устоит, и даже сталь не устоит. Лишь золото, равнодушное к тлению, сможет сберечь узор. Парки ткут нити избранных из злата. И лишь эти золотые нити скрепляют истонченную веками ткань, золотые нити избранных судеб удерживают Империю от падения.
Элий думал, что в этот день сплетаются две таких нити.
И глядя на светлые волосы Летиции, что под красной вуалью отливали медью, Элий силился угадать узор, который решили выткать для них коварные Парки. И не мог ничего угадать.
В жертву Юпитеру они принесли хлеб из полбы.
«Хочешь ли ты быть для меня матерью семейства?» – спросил он.
И услышал в ответ ритуальную фразу:
«Где ты, Гаий, там я Гайя».
Элий зажег масляный светильник. Теперь надо ждать, когда он погаснет – живой огонь не убивают. Он умрет сам, когда кончится пища. Когда огонек погаснет, наступит абсолютная тьма, необходимая для первой брачной ночи. Покров любви, как покров смерти – черный. Платье невесты, как и траурное покрывало вдовы, белое. А у храма Венеры торгуют погребальными принадлежностями. Ткань от природы бывает черной и белой, а все остальное – лживая яркая краска.
– Но ведь эта ночь… – начала было Летиция, но Элий не дал ей договорить, приложил палец к губам.
На ладони у Элия несколько крошек от полбяной лепешки. Он кормит юную супругу как ручную птицу, в
