женой несколькими фразами о предстоящих днем увеселениях, которые уже начинались, и наконец объявила, что ей пора возвращаться в Вансэй.
Прежде чем доехать до дороги, соединявшей Луару с Шером, надо было проехать по праздничным улицам и площадям, где любая мелочь была предлогом для смеха, поводом потанцевать, развлечься. На протяжении всего пути Флори не переставала дрожать от страха встретиться с Филиппом. Однако этого не случилось.
За городскими воротами было тихо. Народу на дороге было мало, но остававшийся за ее спиной город дышал радостным гулом, который доносил до нее ветер. То и дело оборачиваясь, чтобы убедиться в том, что ее не преследуют, всадница не могла воздержаться от восхищения лежавшим в белой дымке декабрьского дня расцвеченным флагами городом, его украшенными стенами, башнями собора и замка, увенчанными штандартами, вымпелами, хоругвями, громко хлопавшими под ветром.
— Никогда не видела ничего более красивого! — заметила служанка, следовавшая за хозяйкой верхом на семенившем осле.
— Ты права, Марселина, после Пасхи Рождество самый красивый праздник года, а сегодня, благодаря присутствию короля, он еще великолепнее, чем обычно.
Рождество! Мог ли этот праздник надежды сочетаться в ее исковерканной жизни с печалью, смятением, бесчестьем? Зачем было нужно, чтобы поруганный муж и неверная жена оказались в одном и том же месте, у гробницы святого Мартина, в день, когда обычно прославляется Новый Союз? Не было ли в этом какого-нибудь предзнаменования? Какого именно?
Она доехала до Вансэя, не заметив дороги. К счастью, дома ее ждало существо, которое должно было помочь ей прийти в себя. Как она и предполагала, Агнес не скучала. В сопровождении весело прыгавших левреток она бегом бросилась к Флори.
— Здравствуйте, здравствуйте, мамочка!
Нетерпеливые пальцы цеплялись за ее плащ, пляшущие руки обвивали ее шею…
— Красивая была служба?
— Очень, дорогая!
— Вы видели короля и королеву?
— Как вижу вас теперь.
— Как вам повезло!
Девочка не забывала уроков вежливости, которые ее не миновали, но не проявляла к ним большого интереса. Она подняла к Флори лицо, пожираемое любопытством.
— Вы позволите мне теперь отправиться посмотреть на ясли, где Он родился?
— Конечно, Агнес, идемте!
Сюзанна, занятая шитьем у камина, не переставая следить за ребенком, спросила:
— Я тоже могу пойти с вами?
— Да, конечно.
Флори достала из сумочки ключ от своей комнаты и торжественно открыла дверь.
— Подождите минутку.
Она взяла подсвечник, стоявший рядом с ее кроватью, зажгла в нем свечу от углей в камине и вернулась в комнату. На придвинутый к стене стол она по примеру основателя францисканского ордена Франсуа Ассизского, которому следовали все христиане, поставила ясли с соломенным навесом. Их венчала золотая звезда. Небольшие раскрашенные статуэтки воспроизводили таинство Рождества. Их окружали пастухи, овцы и собаки.
Флори зажгла по обе стороны ароматизированные восковые свечи в тяжелых серебряных канделябрах. У ножек стола лежал большой пакет, завернутый в белую ткань.
Входя, девочка метнула горящий возбуждением взгляд на неизвестный подарок, но, как послушный ребенок, сначала подошла к яслям.
— Эти ясли такие же красивые, как в Гран-Моне! — твердо сказала она, очень внимательно рассматривая один за другим всех вырезанных из дерева персонажей, но ей это быстро наскучило. — Иисус очень маленький, а Дева Мария похожа на вас, — заключила она простодушно.
Словно пронзенная насквозь, Флори хранила молчание. Сюзанна сочла уместным вставить свое слово, восторгаясь овечками.
Наступил момент удовлетворить любопытство Агнес, которой пока удавалось ни о чем не просить.
— А это вам, дорогая, — наконец проговорила молодая женщина, указывая на белый пакет. — Вы можете его взять.
С осторожностью, словно желая продлить ожидание, девочка отодвинула материю. Пока она этим занималась, Флори отметила, что ее подопечная проявляет врожденное уменье наслаждаться, смакуя каждый миг этих счастливых для нее минут. В противоположность многим своим сверстникам, она никогда не набрасывалась на ожидавший ее сюрприз, чтобы разом вырвать его тайну, а с расстановкой продляла радость, отодвигая, как могла, момент открытия. Разве эта черта любознательного характера совсем еще маленького существа не говорила о самом утонченном темпераменте?
Как она ни медлила, девочка все-таки открыла пакет. Она вытянула из обертки колыбельку из ивовых прутьев с крошечными простынками, между которыми лежала Деревянная кукла, тщательно раскрашенная и одетая.
Онемев от волнения, Агнес сложила руки как в молитве. Покраснев до корней волос, она молчала.
— Вы довольны? — мягко спросила Флори.
— О да! О да!
Обычно разговорчивая, девочка в избытке радости не находила слов. Это было первое Рождество Агнес.
Конечно, в Гран-Моне по случаю рождения Господа раздавали игрушки, небольшие подарки. Но у всех все было одинаковым. Каждый осиротевший ребенок получал подарок, но ни у кого не могло даже возникнуть чувство заботы конкретно о нем. Как почувствовать, что ты чем-то отличаешься от других, когда никто не уделяет тебе особого внимания, любви?
Впервые в своей жизни для Агнес открывалась существенная разница между анонимностью благотворительности и материнской лаской, разгадывающей наши тайные желания.
— Я так хотела ее, — наконец призналась она шепотом, словно боясь нарушить ощущение счастья и благодарности, о хрупкости которого говорил ей детский инстинкт.
— Я подумала, что такая девочка вам понравится, дорогая. Мне очень повезло, что я не ошиблась!
В порыве, оттененном какой-то жадностью, девочка схватила куклу и исступленно прижала к груди. Подняв снова лицо, красное от удовольствия, она, смеясь, бросилась в объятия Флори. На какой-то момент та почувствовала, что вкушает счастье. Кукла, девочка, приемная мать замерли в едином объятии, в котором все слилось в единое чувство: муки одиночества, беспомощности, сожаления о прошлом, страх перед будущим и простые радости восхитительного утра.
Чуть позже, когда Агнес упоенно качала в колыбельке деревянную малютку, раздался звонок.
Вошла Сюзанна с сообщением о том, что пришел Рютбёф и просит его принять.
— Он? Здесь? — удивилась Флори.
— Как мне показалось, он привез на лошади ящик, полученный им в Париже для вас.
— Так зови же его.
Как она уже заметила во время утренней церемонии, поэт преобразился. Он, в прошлом выглядевший жалким бедняком, казался если не процветающим, то, во всяком случае, более довольным жизнью. Столь же новый, как и он сам, его костюм, а также явная уверенность в себе свидетельствовали о том месте, которое за ним признали благодаря его таланту.
— Я рада вас видеть, Рютбёф, тем более что не думала, что вы сможете разыскать меня в моем убежище!
— Арно, которому я обязан своим теперешним благополучием, сказал мне, где можно вас найти! — признался поэт, находившийся явно в хорошем настроении.
