— Больше нечего бояться, мадам, — проговорил Рютбёф, не правильно поняв причину ее волнения, и поклонился ей. — Ваши мучители отправились к дьяволу! Хорошо бы им там и остаться!
— Без вас, месье, мы бы пропали, — сказала молодая женщина. — Благослови вас Бог!
— Как случилось, что вы попали в эту историю? — спросил Гийом. — Я не ожидал вас здесь увидеть.
— Мы решили проводить до Вовэра, где он живет, одного из друзей, будущего священнослужителя, хорошего парня, но не выходящего из состояния подпития, очень доброго. Он занимался вместе с нами стихотворством в кабаре «Молочная свинья» на улице Нуайе, — объяснял поэт. — Не успели мы уложить его в постель — он тут же уснул и захрапел — и выйти через эту проклятую дверь, как увидели приближавшуюся шайку во главе с Артюсом. Среди голиардов была отбивавшаяся от них женщина. Другую, без признаков сознания, нес их главарь. Мы окликнули их, а они послали нас подальше! Ссора началась, когда мы потребовали освободить пленниц, которых я узнал и назвал по имени. Надо было вырвать их из рук этих парней. Не знаю, кто бы взял верх без вашего вмешательства.
— Где Кларанс? — спросила Флори. Она думала, что сестру, как и ее, отбили у голиардов.
— Увы, она в руках Артюса, и нас слишком мало, чтобы ворваться в замок Вовэр.
— Вы хотите сказать, что она сейчас там? Во власти этих уголовников?
Молодая женщина с негодованием поднялась на ноги, нервными движениями привела в порядок одежду и подобрала волосы.
— Как вы можете оставить ее в руках этих негодяев! — воскликнула она. — Вы должны сделать все, чтобы как можно скорее освободить ее!
— Поместье Вовэр укреплено не хуже какой-нибудь крепости, — заговорил Гийом. — Не может быть и речи о том, чтобы войти туда, как па какую-нибудь мельницу. Если мы хотим получить хоть какие-то шансы на успех, надо вернуться в Париж за стражниками и вместе с ними взять замок штурмом.
— Это слишком долго, — взволнованно воскликнула Флори, — слишком долго!
— Другого выхода нет, — твердо повторил Гийом. — Вы же видите, нас шестеро — и в каком виде! — Он указал на приятелей Рютбёфа, окружавших поэта. — Жалкая кучка избитых, а то и покалеченных парней в крови.
— Двое моих друзей довольно серьезно ранены, нужны бинты, чтобы перевязать раны. Они лежат там, внизу, в траве, с ними Гунвальд, который, по-моему, немного разбирается в медицине. Все остальные также пострадали, как вы сами видите, мадам, и не в состоянии сражаться. Да и сам я не в лучшем виде.
Раненный в плечо и в бедро, он сделал себе повязку из полы плаща, чтобы остановить кровь.
— Если мы хотим действовать быстро, вот что, по-моему, нужно делать, — проговорил Гийом с твердостью, заставившей Флори положиться на его решение. — Те, у кого есть лошади — а это Ивон и я, — отправляются в Париж. Вы, кузина, не можете здесь оставаться, и мы берем вас с собой. Мы поднимем стражников и тут же вернемся с ними сюда. За это время вы, Рютбёф, позаботитесь о раненых и будете нас ждать. Следите за тем, чтобы оттуда никто не вышел. Мы скоро вернемся.
Ивон подвел лошадей. Гийом прыгнул в седло и наклонился к отвернувшей голову Флори, чтобы помочь ей сесть на лошадь позади него. Они быстро скрылись из виду,
— Держитесь за меня хорошенько, любимая, не бойтесь, обхватите меня покрепче, большую часть дороги поедем галопом, — говорил меховщик, не повышая голоса, чтобы слышала только она. — Как бы мне не увезти вас в дремучие леса, куда Тристан бежал с Изольдой!
Он пришпорил лошадь, и она пошла галопом.
Флори, обхватив талию человека, который только что так решительно попрал связи чести и родства, священные связи — казалось бы, непреодолимые препятствия между ними, — была в смятении. Все в ней восставало против этого. Неужели ее муж, сестра станут жертвами ее слабости? Неужели она обесчестит их — она, в которую они так верят? Что за безумие творится с нею?
Она не замечала ничего по дороге к Парижу, отказываясь представить себе внушавшую ей ужас судьбу, к которой лошадь уносила ее и Гийома. Однако, сама того не желая, она вдыхала острый запах кожи, пота, смешанный с ароматом незнакомых ей духов, запах того, кто так внезапно и с таким жаром обрушил на нее свои чувства, этот запах, окутавший ее, когда он прижимал ее к себе в разгаре схватки и после нее. Отныне и навсегда она запомнит флюиды этого тела и сумеет различить их среди множества других ароматов.
По щекам ее текли слезы — она думала о судьбе Кларанс, о своей собственной судьбе, а сердце громко билось в такт галопа, уносившего их обоих, тесно прижавшись друг к другу, соединяемых, что бы там ни было, одним и тем же неистовым желанием, но разделенных пока общим пониманием добра и зла, чести, священного долга, глубоким уважением, которое супруги дают друг другу в момент таинства бракосочетания.
Они рысью проехали по мосту Сен-Мишель. Сгущались сумерки, близился вечер. Из-за позднего часа и плохой погоды на улицах было меньше народу, чем обычно.
Гийом обернулся в седле.
— Сначала я отвезу вас домой, моя нежная любовь, — заговорил он, и его щека, коловшаяся недавно побритой, но быстро отрастающей, как у всех брюнетов, бородой, коснулась лба затрепетавшей Флори, — а потом поеду за стражниками. Что бы впредь не случилось, теперь все будет иначе, чем прежде. Вы это знаете не хуже меня. Мгновения, пережитые нами, изменили наши отношения, опрокинули барьеры, раскрыли наши истинные натуры. За несколько минут мы узнали друг о друге больше, чем за месяц.
— Молчите, ради Бога молчите!
Впереди показалась церковь Сен Северен. Гийом остановил лошадь. Он оторвал до дрожи вцепившиеся в его пояс руки Флори и прижал их к груди.
— Хотите вы того или нет, дорогая, но мы с этого дня связаны силой, которая мощнее всего того, что должно нас разделять и о чем я не перестаю думать, зная, что нам суждено через это переступить. И в вас, и во мне живет пожирающая жажда, притяжение страсти, которая неизбежно увлечет нас в вихрь, противиться которому невозможно!
Флори разжала пальцы, напряглась, пытаясь собраться с силами, способными ее защитить.
— Я жена Филиппа, вашего родственника, — в отчаянии твердила она. — Несмотря на то что вы, может быть, думаете, я люблю мужа и останусь верной ему. Все же остальное — вздор. Я не желаю никогда больше ничего об этом слышать.
— Успокойтесь, моя Флори, я не буду больше говорить с вами об этом; огонь этот — он внутри вас. Из моего сердца, в котором он пылает с момента, когда я вас увидел в день вашей свадьбы, он перешел в ваше сердце. И угаснет лишь вместе с нашими жизнями.
Какая-то дикая радость звучала в его словах. Он тронул лошадь.
Через несколько минут они были на улице Писцов. Перед домом Берод Томассен лошадь остановилась. Флори соскользнула на землю так быстро, что Гийом не успел ей помочь. Она скрылась в доме, и он тут же отправился дальше.
А потом были лишь тоска и тревога.
VI
В эти прекрасные летние дни, после первой обедни, Людовик IX обычно вершил свой суд, разбирая дела на открытом воздухе в дворцовом саду на острове Ситэ. В это утро, когда после пасмурной погоды над Парижем снова засияло солнце, король решил судить только тех из своих подданных, кто нуждался лишь в третейском решении.
Для короля и его советников на траве расстелили ковер. Окруженный пэрами королевства, видными юристами, король, прислонившись к стволу дерева, выслушивал стоявших вокруг него людей.
Люди говорили с ним свободно, без церемоний и без посредника. Он громко и четко спрашивал, не хочет ли кто из присутствовавших на кого-нибудь пожаловаться. Ему отвечали. Потом король внимательно и уважительно выслушивал каждого.
