— Они пропали, — воскликнула она, — пропали! Ими завладели эти голиарды… Они ведут их в замок Вовэр!
Рыдания кормилицы усилились, голос звучал сдавленно.
— Ради Бога, не плачьте! Объясните толком. Где эти похитители?
Заикаясь, Перрина объяснила:
— На улице Гран-шмен-Эрбю, по дороге в Вожирар, между предместьями Сен-Жермена и замком Вовэр. По крайней мере, там я их оставила, убегая от них!
Гийом знал эту небольшую зеленую лесистую долину, через которую проходила дорога за воротами Сен-Мишель. Там мало кто ездил. Известна была ему и репутация старого замка.
— Какого дьявола они там делали?
— Они возвращались от дочки хозяйки Лувэ, пригласившей их в свой загородный домик. Было уже поздно, и они быстро шагали впереди меня. Я немного отстала, ноги у меня плохи… откуда-то взялась компания подвыпивших мужчин, они привязались к моим молодым хозяйкам со своими бесчестными предложениями. Меня они не заметили за поворотом дороги, но мне были слышны из голоса, я поняла их намерения и бросилась сюда за помощью.
— Моего кузена нет дома?
— Да нет же! Если бы он мог уйти из дворца, куда его только что потребовала королева, он пришел бы за нами, чтобы нам не возвращаться одним.
— Черт возьми! Летим туда! Нельзя терять ни минуты!
Несмотря на свистки, щелканье пальцами, окрики Ивона, у которого в двадцать лет был очень зычный голос, на известный вкус к драке и силу этого крестьянского парня, лошади с трудом пробирались по улице Сен-Жак, забитой прохожими, всадниками и повозками на всю ширину этой старинной римской дороги. Добравшись до ворот Сен-Мишель улицей Пале-де-Терм, они вырвались из толчеи и галопом преодолели овраг. Затем свернули на юго-запад по Ванвской дороге, к замку Вовэр.
Гийом в ужасе подумал, что голиарды, должно быть, уже в своем логове. Наклонившись над шеей лошади, он отыскивал взглядом группы деревьев, кусты, где можно было бы остаться незамеченными. Небольшая роскошная долина вдруг показалась ему враждебной. Она была вполне достойна своего названия — Зеленая долина. Это была густолиственная непроходимая чаща.
Дувший с запада ветер шевелил кроны деревьев. В майском небе все мрачнее становились тучи, придавая хрупкой красоте весеннего пейзажа грустный вид. Народу на дороге было мала. Редкие гуляющие в этот хмурый воскресный день направлялись на берег Сены, где проходили состязания по гребле. Свернув с шоссе на Вовэрскую дорогу, они остались одни. Никто не рисковал сюда заходить.
Внезапно они услышали крики, призывы, шум происходившей поблизости борьбы. Пришпорив лошадей, они без промедления домчались до стены, в которой были укрепленные ворота, преграждавшие доступ в древнее поместье.
Перед воротами в сопровождавшейся громкими криками потасовке группа студентов схватилась с голиардами. Было трудно понять причину этой довольно жестокой схватки между собратьями как по науке, так и по дебоширству, пока в центре ее они не увидели своего рода бастион в лице колосса, одной рукой отбивавшегося от нападавших, стремившихся вырвать у него то, что он удерживал, обхватив другой рукой, — потерявшую сознание девушку, светлые волосы которой падали до земли. Его окружили с десяток голиардов, удерживавших молодую женщину, изо всех сил отбивавшуюся от них.
Флори! Гийом не видел никого и ничего, кроме нее. Не пытаясь больше понять, что происходит, он соскочил с лошади и вместе с Ивоном бросился на помощь сражавшимся с похитителями. Только теперь он различил невдалеке от себя худощавого рыжего парня — это был не кто иной, как Грюнвальд. Чуть дальше он увидел бешено сражавшегося Рютбёфа.
Прибытие неожиданного подкрепления, приветствуемого радостными криками, решило исход сражения, окончившегося победой прибывших и их сторонников. С криками «смерть предателям!» группа Рютбёфа, почувствовав помощь, с новой силой обрушилась на людей Артюса. Каждый бился изо всех сил — кто кулаками, кто палкой, а кто и с ножом или с кинжалом в руке.
Разъяренный Гийом, силы которого удваивал гнев, охвативший его при виде Флори в разодранной одежде, с растрепанными волосами, которую грубо прижимал к себе голиард, хотя она и не переставала с ним бороться, Гийом, чья сдерживаемая любовь наконец-то получила возможность проявиться, почувствовавший свое право биться за свою даму, был страшнее любого из этих людей. Нанося во все стороны удары кинжалом, защищаясь левой рукой, обмотанной плащом, прокладывая себе дорогу, как кабан в чаще зарослей, презирая опасность, влекомый единственной мыслью, он продвигался вперед, и никто не в силах был его остановить.
Человек, удерживающий Флори, попробовал было сопротивляться этой разбушевавшейся силе, но, пронзенный прямым ударом, свалился с полным крови ртом.
— Сюда, Флори, сюда!
За несколько секунд молодая женщина, приподнятая над землей и крепко удерживаемая сильными руками, была вне опасности.
Отступив под укрытие орешника, под раскидистыми ветвями которого он оставил лошадей и продолжая прижимать с чувством неутоленного голода ее тело, Гийом дрожал в равной мере от любовной лихорадки и от возбуждения, вызванного борьбой. В его власти была она, освобожденная, спасенная им, любовь к которой его неотступно преследовала. Несмотря на свою клятву, на закон молчания, к которому обязывала его честь, на семейные связи, которые ему предстояло разрушить, на родство с Филиппом, он понял, что больше не в состоянии себя обуздать.
В его руках Флори, ощущавшая гулкие удары сердца своего спасителя, сама того не желая, не пыталась прикрыться разодранной одеждой, позволяя ему смотреть на свои груди, позволяла вдыхать аромат ее обнаженной кожи, любоваться своими распущенными волосами, пылающим лицом, метавшими искры глазами, полными страха, гнева, признательности и слабости.
— Любимая, — проговорил он, наконец-то произнеся вслух слово, которым называл ее про себя, — любимая, знайте же: я вас люблю!
Флори увидела склонившуюся к ней голову Гийома, почувствовала, как губы молодого человека касаются ее губ, приоткрывают их, сжигают поцелуем, какого ей никогда не доводилось получать.
По всему ее телу словно разлился пожар, зажженный Гийомом.
Чуть раньше она энергично противилась голиардам, дралась, как только могла, с теми, кто был сильнее ее, кому удалось захватить ее, ничего при этом не достигнув; теперь же сила ощущения, в котором так тесно слились дикость и ласка, оказавшиеся сильнее страха, сразила Флори. Она в изнеможении теряла сознание, упиваясь пожиравшими ее губами.
Гийом поднял голову с лицом лунатика, по доносившимся звукам оценивая борьбу, заканчивавшуюся в нескольких десятках шагов от него и Флори.
Артюс Черный исчез, увлекая с собой Кларанс, которую так и не выпустил из своих рук. Под прикрытием товарищей он сумел скрыться за неприступной дверью замка Вовэр.
Несколько оставшихся перед дверью голиардов еще бились с Рютбёфом, Гунвальдом и их друзьями. Ивон, продолжавший раздавать крепкие затрещины после отхода хозяина, видя, что последние приятели Артюса в свою очередь устремились к двери, стараясь закрыть ее за собой вопреки усилиям студентов, выбрался из свалки и направился к Гийому.
В свою очередь подошел и Рютбёф, когда перед ним окончательно захлопнулась тяжелая окованная дверь и уже ничего нельзя было сделать. За ним последовали и остальные студенты, несколько помятые в драке. Кое-кто был ранен, некоторые стонали, лежа на земле. Поднимался запах крови и истоптанной травы.
— Вам удалось спасти одну из жертв этих бешеных парней, — сказал Рютбёф Гийому, уложившему Флори на траву, покрывавшую пологий склон, — это уже результат, однако ее сестра по-прежнему в руках Артюса. Нужно срочно вмешаться, пока не поздно.
— Нас слишком мало, и нет никакой надежды взять приступом эту крепость, — устало сказал меховщик. — Нужно идти в Париж за подкреплением.
В этот момент Флори открыла глаза. Она с тревогой осмотрелась, встала, увидела Гийома, страшно покраснела и опустила голову. Распущенные волосы скользнули по ее щекам.
