– Попробуй.
– Не знаю…
Наан выжидательно смотрела на него.
– Что ж, начнем. Бог – это ничто, пришедшее в гармонию и создавшее из себя все.
– Эта сказочка мне знакома! – возмутилась Наан. – Это – Первый постулат Новой Веры!
– Да! В том-то и дело, что император, взяв конечные выводы науки бескрылых, превратил их в постулаты, в аксиомы без доказательств. Он посчитал, что знание бабочкам вовсе ни к чему, и вновь заменил его слепой верой, добавив кое-что и от себя.
– Зачем?
– Он считает, что для вашей же пользы.
– «Вашей» или «нашей»?
– Не лови меня на слове, я еще не привык считать себя обычной смертной бабочкой.
– А ты боишься смерти?
– Я еще не осознал, не прочувствовал, что это такое. Но уже, кажется, начинаю. Во всяком случае, я не мог бы так хладнокровно убивать, как это делает ОН.
– Много? Он много убивает?
– Да. Но я не хотел бы говорить об этом. Мне тяжело вспоминать это.
– Затопление махаонского Океанополиса – самое его массовое убийство своих подданных за последнее время?
– Нет.
Наан поймала себя на том, что эта беседа начинает ее раздражать, а чересчур лаконичные ответы Лабастьера кажутся ей уклончивыми.
– Хорошо, вернемся к теме, – сказала она. – Итак, он решил, что вера для бабочек важнее знания. А как считаешь ты? Ведь ты – почти он!
– Сперва мне придется объяснить тебе кое-что еще. Создавая из себя материальную вселенную, Бог не превратился в нее полностью, Он остался и духовной субстанцией, гармоничним НИЧТО, пронизывающим вещество и поле. И самое яркое выражение этого – жизнь, наши души. А император един в тысячах воплощений, и потому он считает, что он – сгусток душ, а значит, тысячекратно ближе к Богу, чем любая обыкновенная бабочка. А раз так, он – мессия, Внук Бога, и он вправе диктовать остальным все, что угодно. Но стоило мне отделиться от него, как я моментально осознал, что это – величайшее заблуждение. Это-то и потрясло меня более всего.
– А как на самом деле?
– Тут не действуют законы арифметики. Слияние сознаний не суть слияние душ. Император не ближе к Богу, чем кто-либо еще. Он просто другой. Он информированнее и сильнее. По большому счету, он – особый организм, точнее – колония организмов, не более того.
– Выходит, Лайвар был прав…
– Да. Но на земле нет силы, способной бороться с императором. Да и способной заменить его в случае победы тоже нет.
– Но бескрылые как-то ведь жили?..
– И где они теперь? Им не помогла даже их наука о Боге.
Наан удрученно покачала головой. А Лабастьер продолжил:
– Но на самом деле, я думаю, мир свободных бабочек все же возможен.
– продекламировал он. Ты помнишь, откуда это?
– Конечно. «Сон святой Ливьен по пути к Пещере Хелоу».
Лабастьер невесело усмехнулся:
– Да. Поначалу я и в самом деле думал именно так. Но, изменяясь, я, сам того не замечая, менял и свои устремления. – Наан посмотрела на него удивленно. Не заметив того, Лабастьер опять заговорил об императоре в первом лице. – И теперь, чтобы сделать мир таким, как мне мнилось когда-то… Как ЕМУ мнилось, – поправился он наконец, – его-то самого и нужно уничтожить прежде всего. И принести в жертву еще много, очень много жизней. Стоит ли? Вообще, стоит ли идея жизней? Однажды он решил, что стоит, и вот что из этого получилось. Он думал, убивать придется только в начале, а оказалось – останавливаться нельзя.
– Смерть, снова смерть… – устало пробормотала Наан, прикрывая веки. А Лабастьер, тряхнув головой, добавил:
– А мой вопрос «где теперь бескрылые?»– не столь риторичен, как может показаться. Они теперь – это мы. Процесс реинкорнации не остановился с гибелью мира бескрылых. Он не остановится никогда. А вот тебе и главное тому подтверждение: мы любим друг друга, как когда-то любили друг друга они.
В путь двинулись с рассветом следующего дня и до берега небольшой речки, от которой брал свое начало суровый кряжистый лес низовья, добрались спустя всего лишь неделю. Благо, над каменистыми и пустынными плоскостями лестницы Хелоу лететь им пришлось вниз и налегке. Они не позволяли себе отдыхать более четырех-пяти часов в сутки, забываясь неглубоким тревожным сном, хотя первые два дня Наан и чувствовала себя еще нездоровой и слабой.
