убейте сразу.
Фон Лилленштайн фыркнул. Айнцигер непонимающе посмотрел на него. Генрих рассмеялся.
– Черт побери, Гиацинт! Это похоже на дурной рассказ, из газетенки, что продают на Пренцлауер- Берг. – И он повторил грозным голосом: – Если вы повстречаете человека с камнем на сердце… После истории о несчастном Альтмане это звучит смешно.
– Пожалуй, вы правы, – Айнцигер улыбнулся. – Я много выпил. Арманьяк довольно непростой напиток. В такие моменты я бываю либо весел, либо до смешного серьезен.
– Смотрите, что происходит, – фон Лилленштайн кивнул в сторону парка.
– Странно…
Света фонарей уже не было видно. Деревья разрослись. Вытянулись вверх, стали гуще. Обступили их со всех сторон! Их ветви опустились ниже, схватили двух немецких офицеров, стиснули. Генрих хотел закричать, но не смог. Руки немилосердно скрутило за спиной, до боли! И он стал падать, падать вниз, с балкона на землю, усыпанную прелыми иголками…
Где-то сзади что-то кричал Айнцигер, но Генрих не слышал его. Он падал… падал…
Скрип… скрип…
В ночном воздухе что-то громко треснуло. Фон Лилленштайн вздрогнул и проснулся.
80
В ночном сыром воздухе звонко оборвалась гитарная струна.
Колька вздрогнул, проснулся. Кто-то крепко держал его за руку. Парнишка заметался, еще не стряхнув с себя сонное оцепенение.
– К генералу беги! К генералу! Давай, мальчик, давай! Беги!
Наконец Колька сообразил, что за руку его ухватил Лопухин.
– Дядя Ваня!
– Беги, Колька, беги к генералу!
Лопухин хрипел, глаза на исхудавшем лице таращились жутко. Рот ввалился.
– Давай, быстро! Беда может быть! – Он толкнул парнишку к выходу.
Колька отскочил назад, споткнулся о пенек, служивший табуреткой. Едва не упал. А когда снова повернулся к Лопухину, тот лежал как ни в чем не бывало, с закрытыми глазами. Только руки цепко сжимали не то камень, не то железку, что принес давеча Болдин.
Колька растерянно огляделся. Тяжелые спят. На столе чадит артиллерийская гильза, приспособленная под светильник.
Может, почудилось? Привиделось со сна?..
Паренек сделал пару шагов к выходу. Потом остановился. Осторожно вернулся назад. Наклонился над Лопухиным, прислушиваясь к его дыханию.
Иван дышал ровно. Как обычно.
Только чувствовалось что-то… Особое. То, что не объяснить никакими словами. То, что отличает живого от мертвого, человека спящего от человека без сознания.
Колька сорвался с места и исчез в ночи.
Он бежал через лагерь, от костра к костру, рискуя налететь на дерево, закрывая лицо ладонями от низких веток. Кто-то окликнул его… или показалось? Парнишка не останавливался.
На полном скаку он проскочил кухню. Перемахнул, по-заячьи поджимая ноги, через широкую скамью. Едва не налетел на куривших в темноте красноармейцев.
– Эй, малец!
– Куда это он?..
Дальше, дальше! Колька обогнул поленницу дров.
Еще немного!
И тут под ноги что-то подвернулось. Парнишка споткнулся, запрыгал на одной ноге, пытаясь сохранить равновесие, но ботинки скользнули по жидкому. Колька упал. В ноздри ударил мерзкий запах.
Паренек перекатился. Оперся руками и огляделся. В неровном лунном свете он увидел большую темную колоду, разлегшуюся посреди тропинки. Колька пододвинулся ближе…
На земле лежал боец. Выпученные, налитые кровью глаза, вывалившийся язык. И страшно разорванный рот. Залитая темным гимнастерка.
Колька отшатнулся. Замер.
Темнота вдруг сгустилась вокруг. Сжалась. Обступила со всех сторон.
Колька зашарил руками по земле в надежде подобрать палку. Но ладони наталкивались только на непонятные склизкие комочки.
– Господи, – прошептал Колька. К горлу подкатила тошнота. Сглатывая обильную слюну, парнишка пополз в сторону и остановился, только когда уперся спиной в ствол дерева.
Там он замер, прислушался.
Где-то в темноте раздавались приглушенные, чавкающие звуки. Будто кто-то жевал жидкую кашу огромным ртом.
Колька осторожно, сам не понимая зачем, пополз на звук. Несколько метров он, прижимаясь к земле, полз на брюхе, потом приподнялся… Пальцы наконец нащупали палку.
Луна зашла за тучу. Теперь вокруг царила непроницаемая чернота.
Колька замер. Звуки раздавались все ближе и ближе. И вот кто-то тяжелый, шатаясь, протопал мимо.
«А чего я на помощь не зову?» – удивился парнишка. Но все слова будто выскочили из головы. Казалось уже, что нет вокруг ничего. Только лес, тьма и чавкающая тварь, что ходит кругом. Натыкается на деревья. И жрет, жрет, жрет!!!
Колька зажмурился, сжался в комочек и втянул голову в плечи.
«Пройдет! Пройдет мимо! Обязательно пройдет! – билось в голове. – Только бы не наступил…»
Совсем рядом хрустнул сучок. Выкатилась из темноты еловая шишка, ткнулась острыми крылышками парнишке в щеку. В нос ударил мерзостный запах… Колька прекратил даже дышать. Ему показалось, что в груди остановилось сердце.
Сколько он лежал в этой темноте, прежде чем позволил себе открыть глаза?
Рядом никого не было. Чтобы это понять, совсем не обязательно было прислушиваться или всматриваться во мрак ночного леса. Когда рядом ходила тварь, это ощущалось всем телом. Каждым напряженным нервом.
Колька расслабил сведенные судорогой плечи. Вытянул ноги. Приподнялся.
Шатер Болдина был где-то недалеко, и теперь паренек не бежал. Он осторожно шел вперед, прислушиваясь и ощупывая тропинку перед собой длинной палкой.
Быстро бегущие по небу облака то погружали мир во тьму, то снова заливали все вокруг синеватым, холодным светом луны. Колька, перебегая из тени в тень, приближался к небольшому костерку, что горел напротив входа в генеральский шатер. Тишина. Даже красноармейцы, что сидят вокруг огня, молчат.
Наличие часовых слегка успокоило паренька. Он пошел смелее, уже в полный рост. Намереваясь выйти к костру и все рассказать. А там уж пусть думают!
В конце концов, мог и медведь забрести на территорию. Кто его знает, что за тварюга шастала в темноте.
Колька этой мысли обрадовался. Зверь! Медведь! Ведь мог же. Он припомнил, как когда-то давным- давно, чуть ли не в другой жизни, мужики в деревне приволокли на санях убитого шатуна. Здоровенная пасть, бурая свалявшаяся шерсть и глаза, мертвые, но полные злобы и какой-то неустроенной тоски. Медведь долго терроризировал окрестности и, как говорили тревожным шепотком все бабы, попробовал сладкого мяса. Что за «сладкое мясо», Колька тогда не знал…
Он подходил все ближе и ближе. Уже не таясь. Костер давал достаточно света.
Солдаты сидели, не шевелясь. Трое. Одинаково опершись на винтовки и опустив головы.
«Дрыхнут, что ли? – подумал Колька. – На посту…»
– Эй, – позвал он. – Спите?
Никто не пошевелился. Парнишка подошел ближе. Совсем близко…
И только тут почувствовал стоявшую в воздухе горькую вонь. У одного из бойцов тлели сапоги! Колька
