Что-то, способное остановить эту тварь.
Что-то, чему его не учили ни в школе маленького силезского городка, ни в военном училище.
Что-то, чего знать ему попросту не положено.
– Стой, – сказал Богер. Эти слова он произнес совсем негромко, но они буквально прогремели в мертвой тишине, стоявшей над местом сражения. Слышно было лишь, как булькает вода, выливающаяся на песок из открывшейся канистры.
Тот, Чьи Глаза Высохли наклонил голову набок, словно любопытный щенок. Казалось, он рассуждал: раздавить наглого смертного одним движением или подождать, посмотреть, что у него на уме. Наверное, он был своего рода натуралистом, естествоиспытателем. Убить козявку легко, а вот выяснить, на что она способна, что изменилось в них, козявках, за последние двести или триста лет…
Богер вынул из-за спины другую руку и разжал ладонь.
Что в ней было – Артур Фрисснер не мог разглядеть. Что-то маленькое, черное… Не граната, нет, вообще не оружие. Но то, что лежало на ладони Макса, испугало чудовище. Тот, Чьи Глаза Высохли совсем по-человечески отшатнулся, а Макс пошел на него. Монстр попятился, и Фрисснер снова поднял автомат, чтобы выстрелить, но ладонь штурмбаннфюрера пригнула ствол к земле:
– Не мешайте! Он знает, что делает.
Монстр снова издал свой жуткий вопль, но теперь уже он звучал нерешительно. И тут капитан увидел, как песок под ногами чудовища поплыл, зашевелился, стал похож на полупрозрачное желтоватое желе. Уродливые лапы тут же погрузились по колено, затем по пояс, задний фаллос несколько раз упруго ударил по каменистой почве и тоже исчез в песчаном плывуне.
Богер подошел совсем близко.
Издав в последний раз уже не ужасающий, а скорее жалобный рык, Тот, Чьи Глаза Высохли пропал из виду, песок сомкнулся над его головой, снова став обычным песком, а Макс Богер упал на колени, постоял секунду и лег ничком.
Отшвырнув в сторону «стэн», Фрисснер бросился к нему, перевернул. Макс лежал с закрытыми глазами и что-то шептал. Он сильно изменился, лицо осунулось, пожелтевшая кожа словно присохла к костям черепа, Спекшиеся губы потрескались… Богер словно постарел на добрых полвека.
Нагнувшись к самым губам, капитан тем не менее ничего не понял из того, что шептал ему – а ему ли? – Макс.
– Воды! – крикнул он. – Воды!
Ягер сунул ему флягу, вырванную у кого-то из солдат. Струйка потекла в рот Богера, он стал ловить ее губами, закашлялся.
– Живой… – обрадованно сказал Ойнер.
– Кошка.
Фрисснер поднял брови.
– Кошка, – повторил штурмбаннфюрер, поднимая черную фигурку Купленная Богером еще в Триполи у старичка-араба кошка все так же выгибала спину.
– Он ее в руке держал, – благоговейно прошептал кто-то из солдат, кажется, Лангер.
– Что это такое? – спросил Ягер, подбрасывая кошачью фигурку на ладони.
– Черт его знает, штурмбаннфюрер Но это спасло всем нам жизнь.
– Кроме него, как я полагаю, – покачал головой Ягер.
– Вы что, врач? – оскалился капитан.
– Нет, но я видел достаточно парней, которые собирались отдать концы. А этот сильно смахивает на попавшихся нам дохлых англичашек. Да и на унтера. Похоже, эта тварь его все-таки зацепила, может, и слабее, чем хотела, но своего добилась.
С этими словами Ягер отошел к телу Обста, присел рядом на корточки и принялся его внимательно разглядывать. Капитан скрипнул зубами и попытался нащупать пульс. Артерия на руке Богера, тоненькой, точно птичья лапка, отозвалась редкими слабыми толчками. Кожа, казалось, шуршала под пальцами, словно пергамент.
Макс умирал, и штурмбаннфюрер оказался прав. Артур понимал, что никакие врачи, ничье вмешательство не помогут, будь они даже не в самом сердце Ливийской пустыне, а посреди Триполи или Берлина. Это не то, с чем может справиться человек.
Он нагнулся еще ниже к шевелящимся губам, чтобы услышать, разобрать хотя бы слово, но в этот момент Макс дернулся всем телом и затих.
58
Это не слова поэта. Мало вы веруете!
Металлическая модель тяжелого танка, принесенная Фердинандом Порше, не вызвала у фюрера ожидаемого интереса. Он с раздражением буркнул что-то об «осточертевших советских средних танках» и велел передать конструктору, что хотел бы иметь более весомые результаты, нежели детская игрушка.
Шпеер спокойно снес эту вспышку гнева, перебирая бумаги. Наконец фюрер звонко щелкнул по игрушечной башенке карандашом и сказал:
– Заберите это с собой и намекните Порше, что я хотел бы увидеть танк не на своем столе, а на полигоне.
– Да, мой фюрер.
– Порадуйте хоть вы меня, Шпеер, раз ваши подчиненные и подведомственные не могут. Что с
