Муамар снова кивнул, вернул на доску «съеденные» фигуры и пощелкал ногтем по черному ферзю.
– Ты играешь черными? – Богер показал на Муамара, потом на строй черных фигур.
Кивок.
Богер уселся напротив проводника, сложив ноги по-турецки, и решительно двинул пешку.
– Лейтенант играет в шахматы с этим чертовым арабом! – восхищенно сказал кто-то из солдат за спиной. Назойливое лязганье прекратилось – тот, кто возился в моторе грузовичка, бросил свою работу, чтобы посмотреть.
На шестом ходу появился Фрисснер. Он стал в сторонке, широко расставив ноги, и спросил:
– Макс, ты уверен в победе?
– Отнюдь нет. – Богер, который только что потерял слона, покачал головой. В школе он был чемпионом и полагал, что араб может в лучшем случае оказаться занятным противником, но происходило нечто иное – Макс медленно, но верно проигрывал партию.
– Это еще что такое? Чините грузовик, солдат!
Ягер. Тут же лязганье послышалось с новой силой, а штурмбаннфюрер остановился рядом с Фрисснером и сказал так, чтобы все слышали:
– Похвальное единение с отсталым народом. Учим его интересным играм?
– Вы играете в шахматы, штурмбаннфюрер? – покосился на него Фрисснер.
– Нет. В футбол.
– Тогда помолчите. Представитель отсталого народа выигрывает у нашего славного Макса.
– А ваш славный Макс – гроссмейстер? – съязвил Ягер.
– Представьте себе, да.
Богер тем временем обменял второго слона на ладью, что нисколько не опечалило араба. Он то и дело хитро поглядывал на немецкого офицера и явно знал заранее, чем закончится партия.
Так и случилось. На тринадцатом ходу Богер решительно повалил фигурку своего короля и пробормотал:
– Сдаюсь.
И для иллюстративности поднял руки.
– Это достойно первых полос, – презрительно сказал Ягер и, шелестя песком, пошел прочь.
– Попробуете, капитан? – Богер поднялся, отряхиваясь.
– Увольте.
– Можно мне, господин капитан?
Это произнес Герниг, молодой конопатый солдат.
– Пожалуйста, если он согласится. Появился Замке, обогнул капитана и о чем-то заговорил с Муамаром, который бесстрастно расставлял фигуры и реагировал на фразы ученого лишь короткими движениями головы. Поговорив с полминуты, Замке сказал остальным:
– Он интересуется, есть ли у вас кто-то, кто действительно умеет играть.
– А вы, Юлиус?
– Я играю очень плохо.
– Можно мне? – повторил Герниг и покраснел.
Замке задал короткий вопрос арабу. Тот взглянул на солдата, пожал плечами и провел ладонью над шахматами.
– Он не против, – сказал Замке.
Герниг осторожно опустился на колени и так застыл, в неудобной позе нагнувшись над шахматной доской. Ему тоже достались белые.
– Эрвин, делай рокировку! – дурашливо посоветовал кто-то из солдат, остальные засмеялись. Лязганье снова стихло, благо Ягер ушел.
На сей раз играли долго. Солдаты потеряли интерес к партии и снова занялись ремонтом грузовичка, опять появился Ягер, постоял с минуту и ушел, что-то насвистывая. Замке, чтобы лучше видеть, присел на корточки рядом с играющими.
Араб все так же поглядывал на противника, но теперь уже без ухмылки. Богер крякнул и покачал головой, шепнув Фрисснеру:
– Парень умеет играть.
– Араб это понял, – согласился капитан.
Потеряв коня, а затем ферзя, Муамар издал чуть слышный удивленный звук и надолго застыл. Прошла минута, две, пять…
– Он просчитывает партию вперед, – хрипло про шептал Богер.
Десять минут.
Двенадцать.
