Он ответил с улыбкой. Ну да, плохой парень убит, всё как полагается... Я ногой отбросил пистолет в коридорчик.
– Теперь мы уходим, – сказал я.
– Соврал, сержант.
Это сказал дурак Васюня.
3
– Не понял, – пробормотал стоявший рядом с ним прапор Коля.
Морда у прапорщика была такая прикольная, что я засмеялся бы, если бы не видел батарею взрывчатки под Васюниной расстегнутой курткой. Доктор Блошкин ухватил прапора за шиворот и толкнул вперед так, что тот упал на колени и на коленях же отполз в сторону.
Козыри пошли в ход. Ах, Васюня, Васюня... и добрый доктор Айболит, что под деревом сидит, что пожертвовал на мой день рождения спиртягу. Два наших тихих задроченных спутника.
– Тихо-тихо отдаешь мне коробку, – приказал доктор. – Иначе он соединит контакты.
Рука Васюни была в кармане. Похоже, эти двое не шутили. Надо было мне догадаться, что просто так, без подстраховки, никто никого не посылает. Конечно, покойничек Москаленко мог и не знать о роли доктора с придурком... как, кстати, и покойничек Шевкун.
– И всё взорвемся на хер, – сказал Костик, до сей поры молчавший.
– А тебе от этого легче? – осведомился доктор.
– Да нет... Я бы пожил малость.
– Тогда скажи ему, пусть отдаст коробку с Руной.
– Отдай ты им эту х...ню, – сказал Костик. – Давай, Валер, отдай.
– Только пулемет сначала брось, – добавил Васюня.
Доктор тем временем подобрал автомат, выпавший из рук дохлого капитана. «Калаш» и пулемет ходили туда-сюда, как карты.
– Не брошу, – сказал я. – Пулемет – это моя гарантия.
– Опять мексиканская дуэль, – возник полковник. – Я охреневаю, товарищи. Я такого не видел сто лет.
– Помнишь этот фильм, с Траволтой? – неожиданно спросила женщина. – Помнишь?
– Какой тут Траволта! – воскликнул Воскобойников. – Тут почище. Эх, теперь не жалко и помереть, мужики.
– Помрешь, успеешь, – пообещал доктор. – А ты брось пулемет.
– Слушай, Блошкин... – начал я и поймал взгляд Станислава Федоровича.
Тот медленно закрыл глаза и вновь открыл. Или я ничего не понимаю, или это означало «давай». Только что давать-то? Что такого знает полковник, чего не знаю я? Бросить пулемет? Отдать Руну?
– Он всё равно успеет соединить контакты, даже если ты выстрелишь, сержант, – продолжал доктор Блошкин. – Оно тебе надо?
В самом деле. Точно, хрен ли мне пулемет, если Васюня весь обвешан взрывчаткой... Значит, полковник говорит мне: «Отдай Руну». В самом деле – отдать?!
– Лови, Айболит, – сказал я и бросил коробочку.
Блошкин неловко поймал ее, едва не уронив, а Васюня радостно захохотал. Наверное, им в самом деле пообещали что-то несусветное, таким счастьем засветились лица. Ордена, квартиры, бабы, водка. Предел мечтаний нормального человека.
– Елки... – пробормотал доктор. – Елки зеленые...
– Дальше что? – спросил я.
– Хер с вами, оставайтесь. Что хотите, то и делайте, – сказал он. – Пошли, слышишь?
Всё правильно: у них была Руна.
Но они ее – если верить рассказу Воскобойникова – не оживили, не омыли кровью. Как не омыл и я – Москаленко убил полковник. И Шевкуна убил он... Хотя...
– Забей, – сказал Беранже. – Я знаю, что ты думаешь, сержант. Забей. Стой спокойно.
Он был умный малый, старший лейтенант, всё-таки потомок французского поэта. Но ведь именно он убил Шевкуна. Так сказать, в юридическом аспекте убил – ведь лысый капитан был еще жив...
«Для того чтобы боевая Руна ожила у нового владельца, он должен убить друга, близкого человека, с которым сражался плечом к плечу. Так сказал Густав».
Мы все сражались плечом к плечу, а кто был другом или не другом – поди разбери, что нужно Руне.
Слова мертвого немецкого оберштурмфюрера выдернули незримую чеку. Васюня, так не вовремя убравший руку из кармана, доктор Блошкин, уставившийся на коробок и не видящий, похоже, ничего вокруг, старлей, умоляюще смотрящий на меня, – всех смел ураган свинца, пробил, скомкал, отшвырнул назад, в прах и пыль десятков и сотен таких же, жаждавших того же...
– Валер... Валера... – это прапорщик причитал, сидя на ступеньках.
