– Наивные, – улыбнулся старик. – Войти... Хорошо, скажите.
Бойцов не было видно за кустами, но Воскобойников знал, что они там, поднял руки, помахал и крикнул:
– Всё в порядке! Ждите!
Вернувшись, он увидел, как Ярк разливает по стаканам выпивку. В черной бутыли оказался самогон, настоянный на пахучих травах. Воскобойников поспешно занюхал едкий напиток хлебной корочкой и зажевал пластинкой мяса. Немец выпил спокойно, мелкими глотками, словно воду.
– Не надо бы вас пускать, – прогудел старик. – Плохое за вами следом ходит. Другой бы не пустил – а я пустил.
– Плохое?
– А то нет? Сами ведь знаете. Ты, русский, скажи – что у вас случилось?
Поколебавшись, Воскобойников рассказал о странных событиях.
– Убили кого? – спросил старик.
– Война, – сухо ответил Воскобойников.
– Война войной, а всегда надо смотреть, кого убиваешь. Иного лучше и не убивать – тебе же потом хуже будет. Не стану пугать, да и не к ночи разговор, да только остерегайтесь – особенно тот, кто убил. Выпьем.
Они снова выпили, и тут немец сказал:
– Я уполномочен передать вам привет от господина Густава.
– Густава? – Старик высоко поднял брови. – Кто это – господин Густав?
– Он предупредил, что вы можете знать его как Ласси.
– Ах, Ласси! – Старик рассмеялся. – Добряк Ласси! Он еще жив?
– Как и вы, – сказал Айнцигер. – Как и вы.
– Я бы тоже передал ему привет, но, боюсь, вы его не доставите... Что же еще сказал добряк Ласси?
– Он просил передать вам вот это.
Немец взял со стола охотничий нож и, расслоив кончик своего толстого кожаного ремня, извлек оттуда маленькую пластинку, то ли латунную, то ли медную. Старик внимательно рассмотрел ее (Воскобойников отметил, что на пластинке выбиты едва заметные значки) и, вздохнув, скомкал в руке. Потом Ярк разжал ладонь, и на доски стола упал неровный металлический шарик.
– Вот в чем дело, – пробормотал он. – Что ж, я так и полагал... Время шло, ничего не происходило, и я уже надеялся, что всё забыто, что я спокойно умру и никто так и не придет... Но вы уже здесь. И добряк Ласси... Что вы с ним сделали?
– Это не имеет значения, – сухо сказал эсэсовец.
– И всё-таки? Удовлетворите любопытство старика.
– Он жив, – ответил Айнцигер, и комиссар понял, что немец попросту врет. Таинственный Ласси, он же господин Густав, давно уже был мертв, и Ярка вряд ли ожидало что-то лучшее.
– Стало быть, так, – сказал старик. – Стало быть, вот так. Давайте тогда не будем затягивать. Что вы конкретно хотите от меня знать?
– Имя Ларца Руны.
– С чего вы взяли, что я вам назову это имя? С чего вы взяли, что я вообще его знаю, железные головы?
– Ну-у, – укоризненно покачал головой немец. – Господин Ярк, неужели вы думаете, что я пришел сюда случайно?
– В таком случае вы должны знать и то, что я могу сказать имя Ларца только одному из вас, – с улыбкой произнес Ярк.
Он положил на ломоть хлеба целую стопку пластинок оленины и сунул в рот. Старик понимал, что поставил немца перед дилеммой, и явно наслаждался моментом. Воскобойников насторожился; Айнцигер пощелкал ногтем по стакану, вздохнул и признался:
– Да, я об этом знаю. Но неужели это так важно?
– Когда вы пришли сюда вдвоем, немец и русский, железные головы, я удивился. Еще больше я удивился, когда вы передали мне послание от Ласси, а правильнее сказать, то, что от него осталось. И вы соврали мне. Этому я уже нисколько не удивился. Что до правила – да, это важно. Только одни уши. Чьи? Ваши? Русского?
Воскобойников подумал, что успеет вытащить «браунинг» раньше, чем немец – свой «люгер». Или не успеет. В любом случае оговоренное перемирие с Айнцигером может истечь уже в следующую секунду: одно дело – идти вдвоем по многотрудному пути к общей цели, помогая друг другу, и совсем другое – протянуть руку, чтобы в нее упала эта самая цель...
– Постойте, – сказал Айнцигер. – Я догадываюсь, о чем вы думаете, товарищ комиссар.
– О чем же, господин обер-лейтенант?
– О том, чтобы меня убить. Я думаю, господин Ярк таким образом развлекается, когда стравливает нас.
Старик молча жевал, налил себе самогона, выпил.
