— Спасибо, генерал. А вам спокойной ночи!
И Серано пошел дальше, думая про себя: «Честное слово, не знаю, когда этот чертов вояка спит!»
У мангового дерева он тихо позвал:
— Кристобаль!
— Я здесь, господин доктор.
— Хорошо. Ведите меня.
Заговорщики двинулись рядом, не произнося ни слова, по одной из тропинок, разбегавшихся веером по полю.
Изредка попадались часовые. Выставив винтовку вперед, они резко окликали:
— Стой!.. Кто идет?
— Офицер!
— Подойди!
Серано делал несколько шагов, пока не утыкался в штык, говорил пароль и следовал дальше со спутником, тот по-прежнему оставался как бы глух и нем.
Через полчаса они приблизились к какому-то селению: вдоль выстроенных в ряд хижин рос небольшой сад. По-видимому, то были жилища работавших на плантации негров: жалкие лачуги несколько напоминали постройки в Африке, откуда доставляли рабов. Остановившись около одной из хижин, мажордом, впервые за всю дорогу раскрыв рот, произнес:
— Здесь, господин доктор.
И тихо свистнул. Из дома ответили. Тут же в дверях появился огромный черный человек.
— Это ты, Сципион? — спросил мажордом.
— Да, месье.
— Хозяин здесь?
— Да, месье. Он ждет вас приходить.
При свете двух прикрытых стеклом свечей прибывшие увидели мужчину, неподвижно лежавшего на грубо сколоченной кровати. Он так отек, что трудно было различить отдельные черты. Веки, нос, губы и щеки слились в единую массу, весьма отдаленно напоминавшую человеческое лицо. Из груди со свистом вырывалось дыхание.
Мажордом наклонился к кирпично-красному толстому уху:
— Хозяин, вот доктор, о котором я вам говорил.
Человек произнес невнятно:
— Бандит… Из свиты… того бандита… Масео… Можно ли ему довериться?
Несмотря на такой прием, доктор, сдержавшись, решил проявить любезность.
— Полковник Агилар, — сказал он, — я уважаю вас как самого храброго солдата испанской армии и клянусь, что отец доньи Кармен для меня… Словом, вы понимаете…
Полковник Агилар! Это бесформенное лицо, неподвижное тело, груда мяса, утратившая человеческий облик, — все, что осталось от блестящего командира конных волонтеров?! Неужели развалина, перед кем закрылись двери даже собственного дома и кто вынужден скрываться в хижине своего раба, тот гордый вояка, который собирался уничтожить армейский корпус Масео, повесить или расстрелять всех мятежников до последнего?!
Таковы превратности войны. Корпус волонтеров, лучшая часть колониальной армии, больше не существовал, а его командир, весь искусанный пчелами, с переломанной рукой лежал в горячке и вынужден был отдаться на волю врага.
После ужасного и нелепого нападения на ловко закамуфлированные Мариусом ульи многие волонтеры пали под пулями, другие в растерянности бежали с поля боя и залегли в траве.
Среди них был и полковник Агилар; падая с лошади, он сломал левую руку. Почти сутки офицер пролежал на земле, страдая от бесчисленных укусов пчел, переломов, голода и в особенности от жажды.
Наконец его разыскали солдаты, прибывшие из укрепленной полосы. Не желая попасть в госпиталь, гордый испанец приказал отвезти его домой. Но поместье оказалось в руках повстанцев, и солдаты были вынуждены спрятать командира у слуги — негра Сципиона. Тот сразу же сообщил мажордому Кристобалю, что хозяин находится здесь; и еще просил передать донье Кармен: отец при смерти.
Кристобаль, подслушав разговор молодой хозяйки с Карлосом Вальенте, решил ее ни о чем не предупреждать. Он подумал: «Подождем!.. Раз хозяин здесь, я ему все расскажу… Пусть знает, как его недостойная дочь выполняет отцовские наказы и идет на сговор с врагом!»
Так управляющий и поступил.
Между тем, будучи весьма наблюдательным, он заметил, какое ошеломляющее впечатление произвела донья Кармен на доктора Серано. Этим следовало воспользоваться. Мажордом очень ловко кое- что выведал от доктора, ослепленного зарождающейся страстью.
К своему великому удивлению, мажордом выяснил, что врач готов оказать помощь дону Маноэлю, более того: он отнесся вполне положительно к предложениям, какие у всякого честного человека вызвали бы возмущение. Неужели Серано пойдет на подлость, предательство, к чему толкал его мажордом, только из-за того, что тогда донья Кармен стала бы его?.. Не исключено! По крайней мере, если судить по той поспешности, с какой врач повстанцев помчался к раненому.
Ощупав и прослушав сеньора Агилара, Серано занялся в первую очередь сломанной рукой. Полковник сразу почувствовал облегчение. С трудом, едва разжимая распухшие губы, он пробормотал:
— Жить буду?
— Да, полковник, будете жить при условии, если станете беспрекословно выполнять все мои предписания…
— Обещаю. Что, я плох?
— Очень плохи… Боюсь, что у вас рожистая флегмона, развившаяся от тысячи укусов пчел…
— Вручаю вам жизнь.
— Я же со своей стороны сделаю все возможное для знаменитого отца доньи Кармен.
— Да… я знаю… Кристобаль сказал мне… Он сообщил… о ваших планах… Скажите, доктор Серано… вы любите мою дочь?.. Не бойтесь!.. Говорите правду…
Врач замер. Наконец он прошептал:
— Да!.. Я готов на все, чтобы получить ее руку.
Чудовищная маска полковника перекосилась, что должно было изобразить улыбку. Потом он снова заговорил:
— При одном условии… Непременном и твердом… Вы о нем знаете и понимаете меня… Вы способны его выполнить?
Доктор, сильно побледнев, опустил голову и ничего не ответил.
Полковнику и его доверенному Кристобалю больше ничего и не требовалось. Они считали доктора Серано просто предателем. Генералу Масео был вынесен окончательный приговор.
