дверь: мол, не велика персона, чтобы проходить через парадные двери. Во дворе юноша столкнулся с бегущим навстречу человеком с длинными волосами и огромной бородой, одетым в длинную розовую шелковую рубаху и черные плисовые штаны, заправленные в мягкие сапоги. Человек спросил:
– Что вам надо?
– Я пришел с улицы Поше, меня зовут Бобино, у меня дело к князю.
Человек радостно улыбнулся и сказал:
– Вы желанный гость. Идите скорее туда, – и, показав на парадную дверь, сам побежал дальше.
Видя, в каком волнении находился бородатый, Бобино подумал, что в доме, наверное, произошло какое-то несчастье, и поспешил в указанном направлении.
Рабочий парень не имел даже малейшего представления о роскоши, с какой пришлось встретиться в хоромах князя: пушистые ковры, роскошные драпировки, бронзовые статуи со светильниками, экзотические растения, великолепные цветы в вазах… Типограф нисколько, однако, не оробел. Когда он поднимался по парадной лестнице, с ним столкнулся бежавший опрометью к выходу лакей в ливрее и тоже спросил, зачем он идет, но, не ожидая ответа, поспешил дальше. Интонация голоса лакея показалась Бобино почему-то знакомой.
Уже поднявшись наверх, к распахнутой настежь двустворчатой двери, Бобино услышал, как в дальней комнате передвинули мебель, потом кто-то застонал и вслед за тем раздались взволнованные голоса.
ГЛАВА 15
Князь Березов налил воды из графина, куда Бамбош влил яд. Он уже поднес стакан к губам, но тут вошла монахиня, три недели находившаяся около Жермены; ей хотелось хоть малость освежиться после душного тепла в комнате больной.
Князь чувствовал к сиделке огромную благодарность и относился к ней с большой почтительностью. Увидев, что та протянула руку к графину, он моментально поставил свой стакан на поднос и подал ей.
– Там, вероятно, слишком жарко натоплено, сестра. Мне думается, достаточно было бы калорифера, а огонь в камине надо велеть погасить.
– Я того же мнения, – сказала сиделка, принимая стакан из рук князя.
Она быстро опустошила стакан.
Едва женщина успела допить последний глоток, как на ее лице, всегда таком спокойном, появилось странное выражение, точно его свело судорогой. К бледным щекам прихлынула кровь, яблоки глаз широко раскрылись и начали вращаться.
На лице появился ужас, она несколько раз глубоко вздохнула, потом покачнулась и выдавила прерывающимся голосом:
– Я умираю!.. Господи, сжалься над рабой Твоей!
Перепуганный князь бросился к ней, поддержал, усадил в кресло, думая, что это обморок или спазм сосудов, постарался успокоить, бессвязно произнося обычные бессмысленные слова:
– Все будет хорошо… все пройдет… успокойтесь, сестра! Вода, наверно, была слишком холодной…
Она вскрикнула, попыталась подняться и вновь упала в кресло.
Теряя голову, князь стал звать на помощь и нажимать на разные электрические звонки, отчего по дому начался трезвон.
Первым прибежал Владислав, за ним Бамбош и другие слуги.
– Доктора!.. Скорее доктора!.. Все равно какого, – приказывал князь. – Беги, Владислав! Зови быстрее… за любую цену!.. И вы, Жан, тоже бегите! Ищите врача!
Владислав опрометью понесся с лестницы, за ним побежал Бамбош, в совершенном бешенстве твердя про себя: «Точно! У него есть веревка повешенного…[28] Это он должен был скопытиться, а вместо него монашка выпила зелье. Промах!.. Надо смываться».
Как раз тут и появился в доме Бобино.
Увидев явно умирающую монахиню с лицом белее ее головного платка, не менее бледного князя и за полуоткрытой дверью следующей комнаты, на постели, Жермену, что звала на помощь слабым голосом, парень осмелился-таки сказать князю:
– Я тот, кого вы разыскиваете, Жан Робер по прозванию Бобино, друг Жермены и ее сестер…
Мишель протянул руку.
– Спасибо, что пришли. Помогите… Я совсем потерял голову…
Жермена услышала знакомый голос человека и позвала:
– Бобино… Жан… Дорогой Жан…
– Жермена!.. Дорогая мадемуазель Жермена!..
– Что у нас?.. Что с мамой?.. Где сестры?.. И здесь – что случилось?..
– Жермена, крепитесь! Я вынужден… Дело в том, что все несчастья сразу!.. Мадам Роллен…
– Мама больна?.. Да говорите же скорей!..
Князь, поддерживая голову умирающей монахини, сделал Бобино незаметный знак; боясь, что тот неосторожно скажет о смерти мадам Роллен и желая помешать ему, Мишель сказал:
– И с бедной милой сестрицей сделался обморок. Только ради Бога! Успокойтесь, Жермена! – И еле слышно попросил Бобино: – А вы подойдите к ней, успокойте, только ни в коем случае не говорите, что мать ее умерла.
Как ни тихо сказал он это, Жермена, с обостренной чуткостью больного человека, все-таки услышала. И закричала так, что мужчины испугались:
– Mама! Мама умерла!.. У меня больше нет мамы! Ни у сестренок… Берта!.. Мария!.. С кем они теперь?! О! Бог несправедлив, за что он так карает невинных?! Мама!.. Мамочка моя!..
В этот момент пришел Владислав с доктором, первым попавшимся, кого дворецкий застал дома.
Пока вконец перепуганный князь суетился у постели Жермены, опасаясь, что у бедняжки снова начнется обострение болезни, врач увидел, как сестра-монахиня содрогнулась в последний раз и замерла, вытянувшись в кресле.
– Она скончалась, – сказал он, посмотрев на помутневшие глаза.
Жермена услышала, что сказал лекарь, и закричала:
– Умерла!.. И она умерла!.. Я, наверное, проклята Богом!..
В нескольких словах князь, по-прежнему не подозревавший отравления, рассказал доктору о том, как все произошло.
Медик, пожилой, небольшого роста, с крючковатым носом и с маленькими глазами за толстыми стеклами очков, тонкими губами и аккуратной седой бородкой, с огромным выпуклым лбом и лысой головой, внимательно выслушал князя.
Когда хозяин дома закончил наконец бессвязные объяснения, то и дело прерываемые горестными возгласами Жермены, врач приподнял веки покойницы, сжал губы и проговорил:
– Вы не могли бы предположить, отчего погибла эта молодая особа?
– Нет. Может быть, кровоизлияние в мозг?
– Она отравлена, – заключил доктор.
– Отравлена! – воскликнул Мишель.
Услышав эти слова, Жермена снова разрыдалась.
– Отравлена!.. Она… святая женщина…
– Но это невозможно!.. Она ничего не пила, кроме воды из этого… как его, да, графина… из стакана, я ей подал…
– Значит, кто-то влил сюда смертельный яд…
– Я один пью из этого графина, и несчастная лишь по совершенной случайности…
– Значит, яд предназначался вам.
– Доктор, простите, вы не могли ошибиться?
– Посмотрите, – ответил врач, – как расширены зрачки. И еще более странное обстоятельство обращает на себя внимание: она умерла только что, тело еще теплое, но уже совершенно окостенело.
Врач взял графин, налил в горсть немного воды, понюхал, попробовал кончиком языка и заключил:
– Никакого запаха, вкус чуть-чуть сладковатый, но вы бы этого не заметили и приняли бы смертельную дозу, как эта жертва.
Князь покачал головой, все еще сомневаясь.
