метров.
Так и мелькали старинные ворота, мосты, редкие фонари, особняки богачей, темные витрины магазинов, фонтаны… Карета сворачивала в переулки, снова оказывалась на широких улицах, случайные прохожие шарахались, не обращая внимания на призывы велосипедиста:
– На помощь!.. Спасите!.. Остановите экипаж!..
Напрасная надежда. Экипаж вихрем пронесся мимо стражи, призванной задерживать выезжающих из города. Стражник даже протянул было руку, чтобы остановить велосипедиста, кричавшего что-то невразумительное, но и тут поленился.
Было уже два часа ночи.
Когда миновали мост, молодой человек опять хотел позвать на помощь, но возница направил экипаж по окраине и оставил в стороне последние строения.
Выехали на проселочную дорогу, здесь никаких прохожих вообще не предвиделось.
Кучер придержал лошадь, вынул револьвер и стал ждать. Затем хладнокровно прицелился в фигуру, едва освещенную фонариком, и выстрелил. Велосипедист не смог удержаться и вскрикнул. В ответ раздался жалобный вопль из кареты.
– Получил свое, – сказал возница с отвратительным смехом. – Патрон, может быть, его прикончить?
– Поезжай! – приказал из экипажа повелительный голос.
Отважный велосипедист, раненный в левое плечо, не упал и продолжал следовать за экипажем.
«Пусть я умру, – твердил он себе, – но узнаю, куда повезли Жермену эти бандиты. Я хочу непременно выжить, чтобы спасти ее или отомстить».
Ему казалось, что гонка продолжалась очень долго, когда он почувствовал: по левую сторону течет река, вероятно, Сена, тянуло влагой и запахами береговой растительности.
С каким удовольствием погрузился бы он сейчас в прохладную воду, чтобы снять усталость и обмыть рану. Но надо было во что бы то ни стало ехать, дабы не потерять негодяев из виду.
Наконец экипаж остановился у низких строений, сгруппированных около высокого дома на косогоре.
Молодой человек слез с велосипеда, прислонил его к кусту и сам в полном изнеможении прилег. Со скрежетом отворились решетчатые ворота, и похитители въехали на просторный двор. Раздался бешеный лай собак. Кучер спрыгнул с козел и позвал:
– Бамбош!
– Тута, – ответил дурашливым голосом парень, стоявший у ограды.
– Малый, за нами кто-то увязался от самого Парижа. Возьми-ка Турка и Сибиллу и пройдись посмотреть, не скрывается ли он поблизости.
– Ладно, папаша, а если найду, что с ним сделать?
– Сделай, чтоб не отсвечивал. Лезет не в свое дело, хозяин этого не любит.
Тот, кого назвали Бамбошем, свистнул и позвал:
– Турка, Сибилла, ко мне! Взы… Взы… Ищите, собачки мои, ищите.
Огромные псы с колючими ошейниками ринулись вдоль реки. Скоро они учуяли посторонний запах и рыча побежали к кусту, где спрятался обессиленный велосипедист.
– Пиль, Турок!.. Пиль, Сибилла!
Молодой человек не мог отбиваться от злобных собак. Он упал и напоролся на шипы ошейника. Собаки принялись рвать на нем одежду, клыками терзать тело. Слабо вскрикнув, несчастный потерял сознание.
Бамбош, решив, что тот умер, нагнулся и проговорил своим противным голосом: «Ты готов… А?.. Так тебе следует исчезнуть, любезный». При этих словах парень взвалил неизвестного себе на плечо и спокойно бросил тело в Сену – глубина ее в этом месте доходила до четырех метров.
Кучер, отдав жестокое приказание Бамбошу, сказал в открытую дверцу экипажа веселым и подобострастным тоном:
– Осмелюсь, хозяин, предложить передать девицу мне на руки, она, должно быть, сейчас в очень растрепанных чувствах.
Ответа не последовало, зато показалась Жермена. Неподвижную, обмотанную пледом, девушку вынес на вытянутых руках тот, кого Бамбош и кучер называли хозяином Он направился к темному большому зданию среди маленьких домиков.
Миновав прихожую, коридор, вошел в комнату, убранную с известной роскошью, посередине был богато накрытый стол с яствами и винами.
Навстречу поднялась со стула мерзкого вида старуха, низко поклонилась и принялась расточать похвалы красоте девушки.
– Выйдите, мадам Башю, – приказал хозяин, – если вы мне понадобитесь, я позову.
– Всегда к вашим услугам, граф, – сказала та, изобразив на физиономии улыбочку.
Мондье положил добычу на диван и принялся торопливо расстегивать на ней одежду. Потом долго, с жадностью разглядывал прекрасное тело, лежавшее совершенно обнаженным.
Граф сказал прерывающимся от желания шепотом:
– Наконец она здесь. Когда очнется, уже будет моей и ей волей-неволей придется покориться.
Он схватил Жермену в объятия, прижался к бесчувственным губам жадным ртом и унес в альков[5], закрытый плотными занавесями.
ГЛАВА 3
В октябре 1888 года вдова Роллен, мать Жермены, Берты и Марии, жила в пятом этаже в квартирке из двух комнат и кухонки в старом доме на улице Поше.
Четыре года назад семья потеряла мужа и отца, мастера на фабрике пианино фирмы «Вольф и Плейель»
Жермене было тогда четырнадцать. Берте – двенадцать и Марии – десять лет За время болезни кормильца истратили все скромные сбережения, вдова осталась без средств к существованию. Ценой неусыпных трудов она сумела поднять на ноги трех дочерей. Теперь плохие дни остались позади и семья могла, не терпя больших лишений, сводить концы с концами.
Жермена работала в ателье, Берта занималась швейной работой дома, Мария ей помогала. Трудились очень усердно и не жаловались, считая, что такова участь всех бедных людей.
И чувствовали себя счастливыми, как может быть счастливой та семья непритязательных тружеников, где царят мир и любовь.
Минувшей зимой в мансарде над квартирой мадам Роллен поселился восемнадцатилетний юноша – Жан Робер, хорошо сложенный; с приятным выразительным лицом, весьма порядочный и всегда веселый.
Он был найденышем. Морозным вечером его обнаружили полуживым на ступенях театра «Бобино», и впоследствии товарищи дали ему прозвище Бобино, что мальчику понравилось. Подружившись с семьей мадам Роллен, он постоянно по-соседски оказывал вдове услуги. Встретив ее около дома, идущую с ведром к водопроводной колонке, выхватывал ведро из рук и мигом приносил полное на пятый этаж. Поднимал туда же вязанку дров или корзину с высушенным бельем. Ставил под навес ручную тележку, увидав, что мадам Роллен совершенно без ног возвращается после распродажи овощей. Учил девочек милым песенкам, показывая мелодию верным и приятным голосом, рассказывал интересные новости, иногда угощал фунтиком жареных каштанов, дарил дешевый журнальчик или букетик цветов. При этом не отказывался от заботы со стороны семьи Роллен: от мелкой починки рабочей куртки, от небольшой уборки в мансарде, от чистки бензином воротника.
Он любил трех девушек как сестер, но шутя иногда называл Берту будущей женой и с явной нежностью смотрел на милое личико. При этом и мадам Роллен снисходительно улыбалась и думала: «А почему бы и нет! Через три-четыре года он станет очень хорошей партией для дочки, честный, работящий, совсем не гуляка и владеет прекрасным ремеслом».
Жан Робер, по прозванию Бобино, работал в типографии «Молодая республика». Мастер высокой квалификации, он занимался версткой газетного листа и по праву гордился этой специальностью, приличным заработком, часть которого откладывалась для исполнения заветной мечты – покупки велосипеда. Ради этого Бобино отказывал себе в маленьких удовольствиях – рюмочке перед завтраком, хорошем табаке, в покупке книг, в обновлении одежды. И как же он радовался, когда наконец мечта осуществилась. Молодой
