Жермена, слушая веселую болтовню Мишеля, думала:
«Я, наверное, ошиблась, он все такой же… Вчера он был усталый, больной, просто сдали нервы…»
И она сказала:
– Так прочтите же письмо… Вы мне доставите большое удовольствие.
– Вот, слушайте.
«Дорогой Мишель, не писал так долго не потому, что погрузился в суету парижской жизни, в эту работу бездельников и не из-за лени.
Только событие, которое решает мою судьбу, оказалось причиной долгого молчания.
Кончаю предисловие, можешь счесть его извинением, и приступаю к рассказу.
Суть его проста – я влюблен!
Не смейся, князь Мишель! Ты больше, чем кто-нибудь другой, можешь мне посочувствовать. Тебе я могу излить душу, ведь между нами много общего.
Итак, я влюблен! Вернее, я безумно, страстно, благоговейно люблю прелестное, божественное создание.
Мне не хватает слов, чтобы описать ее тебе. Стоит закрыть глаза, как прелестный образ встает передо мной, я вижу ее нежные, полные очарования черты глазами художника и влюбленного и рисую ее по воображению.
Моя возлюбленная – блондинка, но цвет ее волос совершенно особенный, неповторимый. Он не по- флорентийски[74] пепельный, не солнечный, как у спелого колоса. Он словно присущ только ей и создан как будто для одного меня, чтобы я увидел идеал, который так долго искал.
Цвет ее волос дивно сочетается с темными глазами. Я не представлял себе ни брюнеток голубоглазых, как твоя Жермена, ни блондинок с черными очами, как моя Сюзанна.
Да, ее зовут Сюзанной… Это имя звучит как музыка! Мягкий взгляд ее прекрасен, великолепна сдержанная улыбка, она вся восхитительна. Она олицетворяет совершенный образ женщины, здоровой телом и душой!
Вместе с тем она парижанка до ногтей, до завитков на затылке, до носков туфелек, таких маленьких! Парижанка во всех своих движениях, непосредственных, не испорченных современным воспитанием.
В ее наружности нет ничего общего с небьющимися куклами, сделанными по американскому образцу словно для того, чтобы бесить человека.
Моя возлюбленная – настоящая женщина! Ей восемнадцать лет, и она богата. Увы! Слишком богата…
У нее нет матери, она живет под надзором бедной родственницы, очень хорошей женщины.
Отец любит ее до безумия, но – увы! – это человек из высшего общества, еще молодой, он утешается в своем вдовстве, ведя жизнь весьма рассеянную.
Он встречается с дочерью только урывками: иногда за обеденным столом или когда идет с ней в театр, но вообще очень ее балует, а она его обожает.
Но этот неуёмный папенька не может сидеть на месте, все время разъезжает по курортам и мечется повсюду, как будто может быть вездесущим. Он постоянно в отлучках, и бедная Сюзанна живет заброшенной.
Сейчас, например, он где-то в Италии, думаю даже, что в окрестностях Неаполя, где у него роскошная вилла, и он живет там на широкую ногу.
Ты его, наверное, знаешь, но я сейчас не назову его имя. К чему?.. Я его не люблю… Нахожу, что он не выполняет своих обязанностей по отношению к дочери… Оставляет ее то и дело на попечение мадам Шарме, превосходной дамы, и, уезжая, запирает Сюзанну в монастырь Визитации.
И вообще, все эти светские люди, которые все время пристают ко мне из-за моих картин… Я их просто не выношу…
И этот граф де… Я тебе уже сказал, что отец моей возлюбленной – титулованная особа. Так вот, этот граф, захочет ли он иметь зятем простого художника?
Для этого мне надо быть очень состоятельным. Я стану таковым, но я очень тороплюсь и мне некогда ждать, пока я разбогатею.
Я болтаю, болтаю, как пьяный попугай, и до сих пор еще не сказал, как мы познакомились и полюбили друг друга.
Потому что она меня тоже любит, мой дорогой Мишель. Да, она меня любит! Моя дорогая, моя обожаемая Сюзанна! И вера в ее любовь воспламеняет меня, я чувствую себя на небесах от счастья и готов совершать всевозможные безумства! В частности, писать тебе. Ведь тебе должна быть совершенно неинтересна бестолковая болтовня школьника, сбежавшего с уроков…»
Мишель остановился и сказал:
– Разумеется, меня очень забавляет… интересует его рассказ, а вас, Жермена?
– И меня тоже, – ответила девушка. – Все, что касается Мориса, мне важно. Он и мой друг, и я всегда храню о нем благодарное воспоминание.
– Нужно ли, чтобы я читал дальше?
– Если вам хочется… дорогой Мишель.
Князь заколебался, взгляд его стал блуждающим, он с трудом сосредоточился на строчках письма, зажатого в пальцах. В глазах появилось выражение гипнотизируемого, и Жермена испытывала какое-то странное ощущение. Может быть, мерзавец подверг Мишеля действию гипноза на расстоянии? Во всяком случае, воля несчастного молодого человека была явно подавлена и подчинена загадочному влиянию, которого Жермена не могла понять.
Он пробормотал:
– Письмо Мориса в самом деле очень длинное… Такое длинное… Прямо бесконечное… Прочитано четыре страницы… Осталось еще столько же.
– Разве вам не хочется узнать фамилию его возлюбленной? Ее отец из вашего круга, может быть, вы с ним знакомы. Не исключено, Морис назвал это имя в последних страницах.
Она почувствовала, как сердце сжалось от тяжелого предчувствия; такое часто происходит с нервными людьми.
Мишель тяжело дышал, и губы подергивались словно от подавляемой зевоты.
– Давайте не будем читать дальше, хорошо? Тем более, мне надо очень серьезно с вами поговорить. А письмо Мориса… влюбленного Мориса может послужить введением к беседе.
Жермена подумала: «Восемь дней назад одного слова, даже намека было достаточно, он бы немедля сделал то, что я захотела… Мое желание было законом, которому он с радостью повиновался. А теперь едва смотрит на меня, не скажет ни одного ласкового слова, скучает, находясь рядом. Боже мой! Боже мой! Что произошло во время этого необъяснимого отсутствия?»
Поколебавшись немного, Мишель заговорил очень мягким тоном, почти ласково, будто хотел, чтобы Жермена сразу послушалась.
– Вот, Морис пишет, что хочет жениться на любимой. Я его нисколько не осуждаю, но это, естественно, заставляет размышлять о вас, Жермена, о вас, чье будущее меня так заботит. Мой друг, моя дорогая сестра, не пора ли вам подумать о своем будущем?
– О моем будущем? – с удивлением спросила Жермена.
– Да, именно так. Ведь не можете вы постоянно жить под опекой человека моего возраста, кто является вашим братом только из чувства симпатии.
– Я не понимаю.
– Сейчас объясню: я должен это сделать… Это необходимо… Я не могу поступить по-другому.
Говоря так, молодой человек, казалось, делал над собой страшные усилия, поступал против воли, покоряясь какой-то чужой враждебной силе, и очень страдал.
Он продолжал, и голос его стал почти беззвучным, невыразительным:
– Ваши сестры моложе, у вас нет опоры для семьи, жизнь трудна… Вам нужен человек, кому вы могли бы излить душу, опереться на него… Вы из тех женщин, что имеют возможность выбирать мужа среди самых богатых, самых знатных, самых высокопоставленных… Тот, кому вы окажете честь, отдав ему руку, будет счастливейшим из счастливых, ведь вы подарите избраннику не только божественную красоту, но и
