дом.
– А что вы думаете об этом, папаша Моген? – спросил рыбака Морис, зная, что старик никогда не соврет.
– Похоже, что кабачок внизу служит местом сборищ для всяких подонков, а замок – притоном для богатых бездельников.
– Они могут быть сообщниками.
– Похоже, гнездо бандитов. Особенно судя по тому, что произошло в последние двое суток!
Разговор прервался, вошла запыхавшаяся от работы мамаша Моген и сказала:
– Сударь, мне кажется, что опасности от утопления больше нет, дамочка пришла в себя, но принялась бредить и ведет себя как сумасшедшая. Посмотрите, у нее такой вид, что страшно делается…
Действительно, лицо больной временами сильно краснело и рот сводило судорогой, она размахивала руками, прекрасные голубые глаза темнели, и порой расширялись как от ужаса, взгляд блуждал, с полураскрытых губ слетали нечленораздельные звуки.
Князь тихонько взял ее руку и, почувствовав, какая она горячая, сказал другу:
– Нельзя оставлять ее здесь, она очень сильно больна.
– Что же делать? – спросил Морис.
– Перевезти ко мне, где ее будут лечить лучшие доктора Парижа.
– А как мы это сделаем?
– Сейчас увидишь. Папаша Моген, где ближайшая телеграфная станция?
– В Эрбле.
– Вы можете туда сходить?
– Побегу со всех ног.
– Дайте мне, пожалуйста, бумагу, перо и чернила.
– У нас это есть, как у городских.
Князь быстро набросал:
«Владиславу, дом Березова, авеню Ош, Париж. Запряги в ландо Баяра и Мазепу, поезжай как можно скорее по авеню Гранд-Арме, через перекресток Курбвуа, дальше Безон, Лафретти. Прибыв в Валь, спроси дом рыбака Могена. Привези для меня сменную одежду. Торопись. Жду.
Князь Березов».
– Мы точно по этому пути ехали с тобой утром? – спросил он Мориса.
– Точно. Но почему ты не велишь прислать экипаж с тем кучером, который привез нас сюда? Он же знает дорогу.
– Друг мой, тот малый – парижанин, болтун и любопытный. Он захочет все высмотреть и разузнать, а Владислав – мужик… Мой верный и преданный раб и, если я прикажу, будет глух и нем, он человек долга, а кроме того, он меня любит, что для слуги редко.
– Прекрасно! Случившееся требует соблюдения тайны и в отношении супругов Моген.
Прошло четыре часа тревожного ожидания, состояние Жермены все ухудшалось. Князь и Морис не отходили от нее в надежде, что она проронит хоть какое-нибудь разборчивое слово, по какому можно узнать хотя бы ее имя и где ее дом.
Ничего не удавалось. Больная в бреду как будто отбивалась от кого-то, ее мучило непонятное страшное видение, с ее губ срывались неразборчивые жалобы, и все это усиливало ее лихорадочное состояние.
Наконец послышался бешеный топот лошадей и громкий стук колес. Друзья выбежали на дорогу как раз в тот момент, когда роскошный экипаж остановился около домика рыбака. Человек на козлах, среднего роста, но необыкновенно широкоплечий и мускулистый, улыбнулся князю с ласковой простотой давнего слуги. На нем была красная шелковая рубаха, схваченная пояском, черные бархатные штаны, заправленные в сапоги, и небольшая фетровая шляпа с загнутыми полями. Он был по типу внешности казак – маленькие живые глаза, широкий вздернутый нос и высокие скулы, длинные волосы и огромная борода, что веером спускалась на грудь.
– Ты что-то поздно приехал, Владислав.
– Батюшка барин, час с четвертью, как получил депешу… Мигом собрался, а уж гнал не жалеючи.
– Хорошо! Хоть вовсе загони их, а через три четверти часа мы должны быть возле дома.
– Слушаю, батюшка барин. Загоню, коли велишь, но поспеем.
Моген с женой быстро постелили в ландо матрас и одеяло, а князь принес на руках Жермену и осторожно положил ее в экипаж. И, прощаясь с добрыми людьми, спросил Мориса:
– Есть при тебе деньги?
– Не очень много, четыре или пять стофранковых.
– Давай сюда.
Потом, обращаясь к папаше Могену, сказал:
– Примите как благодарность за все ваши хлопоты, это только аванс, потом будет еще.
Рыбак не хотел брать, но князь, крепко пожав загрубелую руку, сказал:
– Сделайте одолжение, не отказывайтесь, мы скоро увидимся.
Морис сел рядом с кучером, князь – в кузов около Жермены. Владислав щелкнул языком, и пара чистокровных понеслась в Париж. Когда экипаж выехал на проезжую дорогу, из-за куста выскочил какой-то человек, погнался за ним, вцепился руками сзади в рессоры, нырнул под днище, прочно ухватившись там за скобы.
Через три четверти часа кони, роняя хлопья пены, тяжело дыша – бока вздымались и опадали, – остановились у подъезда дома князя на улице Ош. Бешеная езда стоила хозяину двух отменных лошадей, но выиграл он двадцать пять минут, что могли спасти жизнь неизвестной ему девушки. Мишель послал гонцов за врачами, а Морис простился, сказав, что придет завтра.
Князь, взволнованный и совершенно преображенный, признался другу:
– Теперь, Морис, я не буду плыть по течению, снедаемый скукой, у меня есть в жизни цель – вылечить это дитя, такое прекрасное и такое, судя по всему, несчастное, спасти его, быть может, отомстить за него…
Человек, что прицепился к экипажу и выдержал под ним весь путь до Парижа, незаметно выскочил в нескольких шагах от конечного пункта. Он потянулся, потопал ногами, чтобы размяться и, обратившись к груму[16],– тот вышел из ближних ворот, – спросил об имени хозяина особняка по соседству.
– Князь Березов, русский, известный богач, – ответил грум.
– А… Очень хорошо, благодарю вас. – И проворный соглядатай неспешно удалился, словно гуляя.
«Теперь я знаю, где она и как имя того, кто ею интересуется, – думал Бамбош, сын кабатчика. – Доложу обо всем графу насчет бегства. Он крепко обозлится, видать, малютка его здорово прихватила. Лишамору, мамаше Башю и мне, понятно, не поздоровится. Но я теперь знаю средство, чтоб его умилостивить».
ГЛАВА 10
Состояние Жермены ухудшалось. За первыми симптомами, что так напугали князя и заставили его как можно скорее перевезти больную к себе, последовали другие, еще более серьезные.
Два врача, спешно вызванные, качали головами и ничего определенного не говорили, что у медиков обычно равносильно признанию в бессилии.
Оба доктора – профессора Медицинской академии, один – крупный специалист по внутренним болезням, а другой хотя и молодой, но уже известный научными трудами в области клинической медицины – сразу определили, какой жестокий недуг поразил пациентку. Доктор Ригаль прошептал слово менингит[17], доктор Перрье согласился, а князь, не зная, что это слово почти равносильно смертному приговору, все спрашивал и спрашивал дрожащим голосом:
– Вы ведь спасете ее, господа?! Спасете? Не правда ли?
– Мы сделаем все, что может медицина. Согласны с этим, Перрье?
– Разумеется. Но врачебный долг обязывает предупредить вас, что болезнь очень серьезна, князь, и состояние больной почти безнадежно.
Мишель побледнел.
– Она вам близкий человек, не так ли? – спросил Ригаль.
– Вчера я совсем не знал ее, но сегодня кажется: если она умрет, я тоже умру.
