Когда раздался возглас Андрейно: «Турки!», Тимош и Рислог и глазом не моргнули. Они уже привыкли ко всяким волнениям и были готовы к любым неожиданностям. Тимош лишь спокойно спросил:
– Далеко?
– Километра полтора будет.
– Ладно. Значит, в нашем распоряжении около двадцати минут. И много их?
– Человек тридцать.
– Всего лишь?! Нам повезло!
– Если они совершат глупость и войдут сюда, надо, чтобы никто не убрался живым.
– Увы! Придется так и сделать, – сказал Рислог.
– Почему «Увы!»?
– Потому что это одновременно будет означать неизбежную гибель нашего перегонного предприятия со всеми его хитростями, тайниками, подземельями, скрытыми ходами. Надо отдать должное нашему заводу, он был настоящим форпостом революции!
– Согласен и разделяю твои сожаления, но на войне надо уметь жертвовать. 1 ы же помнишь, что говорилось в телеграмме: «Данный завод вызывает подозрения…» Турки захотят овладеть им, разместить здесь свой гарнизон, и тогда мы потеряем все: оружие, боеприпасы, бомбы, запас динамита.
– Ты прав, прав во всех отношениях.
– Тогда я пойду! – задорно воскликнул Андрейно.
– Куда это?
– Привести себя наконец в порядок и умыться. Предстоит бой. Меня могут убить, и мне, по крайней мере, хочется быть чистым.
– Я, пожалуй, сделаю то же самое, – согласился Тимош. – Эти лохмотья и пуды грязи прямо-таки давят на меня.
– Остальных предупредить? – спросил Рислог.
– Не стоит. Мы все сделаем втроем.
– Ладно. А пока вы занимаетесь своим туалетом, я, пожалуй, продолжу общение с Марко, чтобы не терять даром времени.
Телеграфист опять погрузился в работу, а Тимош и Андрейно пошли к себе на второй этаж.
Двадцать минут истекли. Внешне на заводе все оставалось спокойно, в цехах по обыкновению трудились. Но вот снаружи послышались голоса, шум, и толстенная дверь сотряслась от ударов. Кто-то повелительно крикнул:
– Именем султана, откройте!
Внутри стояла тишина и не было никакого движения. Стук повторился, более грубо и настойчиво. Никакой реакции. Раздраженный голос снаружи принялся угрожать:
– Пятьдесят палок хозяину и по двадцать пять всем остальным! Немедленно откройте!
Ответа не последовало. Слышно было только тяжелое уханье паровой машины.
– Ну что же, – продолжал голос, – я думал договориться с вами по-человечески, но вы сами не захотели этого! Теперь я велю вас всех расстрелять! Ломайте дверь!
Снаружи предпринимали отчаянные усилия и даже достали топоры, но крепкая, толстая дубовая дверь плохо поддавалась. Но вот обе створки ее широко распахнулись.
– Вперед! – крикнул офицер. – Крушите и уничтожайте все и всех!
Турки, раздраженные задержкой и сопротивлением, со штыками наперевес быстро заполнили двор. Входная дверь, приведенная в движение невидимым механизмом, тихо закрылась за ними так, что в общей суматохе никто этого сначала даже не заметил.
Осмотревшись, турки увидеи: двор пуст, а сами они зажаты в замкнутом пространстве, и путь к отступлению отрезан. Солдат охватил безотчетный страх, и они стали роптать.
Одно из окон на втором этаже распахнулось, и оттуда спросили:
– Что вам нужно?
Потрясая саблей, офицер закричал:
– Для начала вы должны выдать нам двух негодяев, этих вшивых голодранцев Тимоша и Андрейно, которые прячутся здесь!
Раздался дружный смех.
– Тимоша и Андрейно? Ну что ж, так и быть. Получайте! Вот вам Тимош… А вот Андрейно!..
За этими словами из окна полетели два комплекта грязных старых лохмотьев: штаны, куртки, рубашки, стоптанные башмаки. Ничто не было забыто – ни палка старого погонщика, ни кнут его молодого спутника.
Турки были совершенно ошеломлены, когда им на голову посыпалось это тряпье. Насмешки привели их в ярость.
– Мерзавцы! Подлые лгуны и обманщики! Христианские собаки! Трусы! Спрятались и боитесь высунуться!
– Нет! Не боимся!
В тот же момент в окне появились двое. Молодой мужчина с гордым красивым лицом и взглядом, полным достоинства и отваги, и столь же прекрасная молодая женщина.
Капитан от изумления застыл в нелепой позе, открыв рот и вытаращив глаза. Он узнал этих двоих в лицо и по одежде: одинаковые серые куртки, обшитые черной тесьмой, патронташи, перекрещивающиеся на груди… Да, это были Жоаннес и Никея, солдаты армии независимости! Это они выступали под видом погонщиков Тимоша и Андрейно. Подумать только, целых две недели они искусно водили всех за нос!
– Как видишь, капитан Сайд, ты оказался в дураках! – Жоаннес засмеялся.
– Наглая скотина! Издеваться надо мной! Ну, погоди!
– Не шуми! И ты, и твои солдаты у нас в руках.
А молодая женщина с достоинством добавила:
– Капитан Сайд, ты приговорен к смерти, и поэтому мы прощаем твои оскорбления!
– Огонь! – завопил турок. Но Жоаннес и Никея внимательно следили за его действиями и успели скрыться еще до того, как грянул залп.
Град выпущенных пуль повредил оконный переплет, однако никого не задел. Раздосадованные неудачей, солдаты быстро перезаряжали ружья. Но тут из окна во двор упал круглый металлический предмет. Ужас поразил турок.
– Бомба!.. Бомба!.. Спасайся кто может!
Но как? Бежать было некуда!
Раздался взрыв, во все стороны полетело множество губительных осколков. Один из них угодил капитану в висок. Турок зашатался, выронил саблю, ткнулся лицом в землю. Рядом с ним упали еще несколько человек. Остальные метались по двору, тщетно ища спасения.
Вторая бомба, описав короткую кривую, шипя, покатилась по земле, потом третья и четвертая. Один за другим ахнули еще три взрыва, грохот их разнесся по всей округе и гулким эхом отозвался в горах.
Картина была ужасная. Убитые, искалеченные, некоторых сильной взрывной волной бросило прямо на стены. Крики, хрипы, стоны.
Разорвались еще две бомбы. Над двором плыл тяжелый молочного цвета дым… Через несколько минут стало тихо. Турецкого отряда больше не существовало…
Жоаннес, Никея и Рислог медленно спустились во двор. Все трое молчали, потрясенные. По щекам женщины текли слезы, а губы шептали:
– Боже милостивый! Прости и им и нам прегрешения. Они жестоко казнили моего отца, уничтожили моих близких, искалечили и унизили нашу родину! Они пришли сюда, чтобы убить нас и отнять то, что дороже самой жизни, – свободу! Мы защищались, но руки наши обагрены кровью… Прости нас, Господи!
Жоаннес тихо обнял ее и отвел в сторону. Сам он тоже был глубоко взволнован. Да, они сражаются за правое дело, чтобы не сказать больше, – святое дело. Они не могли поступить иначе. Освобождение родины – благородная миссия, и ради этой высокой цели им придется еще не раз проливать кровь. Но вид человеческих мучений был отвратителен, и нежная любящая душа молодого человека жестоко страдала.
Все трое направились к зданию завода. Только сейчас Жоаннес заметил, что Рислог уже уложил
