много сотен метров от дома все было выгоревшим дотла. Не было ничего, одни головешки и зола. И каким- то диссонансом со всем этим выглядела зелень на горных склонах, поднимавшихся выше бывшего дома Алабамы… Пэт рыдала, вспоминая самого Алабаму, его гостеприимный дом, те часы, которые она с ним провела, убеждая его начать фотографировать вновь… В ее сердце образовалась огромная пустота, а она не знала, чем ее заполнить, чем унять страшную боль от утраты своего друга.
Пэт рукой подала знак пилоту. Она указала ему пальцем вниз и вопросительно подняла брови. Для верности еще и прокричала:
— Вы можете здесь приземлиться? Пилот утвердительно кивнул, и машина стала садиться. Все утро они летали по окрестным местам, выбирая площадку для съемок фильма. Но, очевидно, мысль о том, что надо бы побывать на месте гибели Алабамы, исподволь грызла Пэт. Так или иначе, она оказалась в этом районе и сейчас ступит на землю, где обрел вечный покой неутомимый ее защитник.
Едва заглох вертолетный двигатель, как Пэт тут же спрыгнула на землю. Она оглянулась на уходящие вверх скалы. На них четко обозначился след огня, обрушившегося в конце концов на дом Алабамы. Злоумышленником мог быть кто угодно, вроде тех горе-туристов, которые могут „ запросто бросить непогашенный окурок в кучу сухого хвороста и продолжить свой путь, даже не оглянувшись. Или же кто-то бросил горящую спичку из окна проезжавшего мимо автомобиля. Пэт казалось невероятным, что кому-то понадобилось сделать это осознанно, а еще более невероятным казалось умышленное злодеяние, хотя полиция склонялась к мысли о поджоге.
Пэт медленно брела по развалинам, вспоминая былые славные деньки. Похороны Алабамы назначены на завтра. Это будет событием для всей местной прессы, а присутствие самого президента США поднимет его уровень на немыслимую высоту. Но Алабама сам по себе был столь значительной фигурой, что и без президента его похороны не стали бы менее впечатляющими. Сегодня Пэт прощалась со старым забиякой и любителем пива, со страстным велогонщиком и ревнителем красоты дикой природы…
Слава Богу, что остались целы его бесценные фотоснимки, что висели на стенах музея Поля Гетти. Все его другие великолепные шедевры сгорели в доме вместе с Алабамой или же лежали теперь не доступные никому в несгораемом хранилище в Американском банке. Что теперь с ними будет? Ведь у Алабамы не было наследников. Очевидно, что когда-нибудь они все же попадут в те самые музеи, которые при жизни Алабама не очень-то жаловал, или станут украшением коллекций богачей.
Пэт медленно подошла к тому месту, где раньше была крепкая и тяжелая дубовая входная дверь, робко переступила через порог. Она были в коридоре. И снова воспоминания нахлынули на нее с новой силой. Вот здесь стояло кресло, на котором он любил сидеть в дождливую погоду. А здесь была софа, та самая софа, на которой Пэт страдала, когда Тони поссорился с ней. А вот здесь был балкон, с которого Алабама следил за ней во время ее первой съемки все того же Тони Валентино… Пэт брела дальше, узнавала по сгоревшим обломкам предметы мебели, кое-где уцелели расплавившиеся ложки и вилки, корешки старых фолиантов… Пэт застыла посреди зала, выходящего окнами на горы. Здесь любил стоять Алабама. Пэт почти физически чувствовала его присутствие, его дух был здесь.
Она почувствовала какую-то теплоту, которая странно ужилась в ее сердце с печалью…
Кинг тоже погиб здесь, рядом со своим любимым мастером, учителем и хозяином. Его не спасли крепкие мускулы и тренированное, сильное тело. Никто бы не смог выскочить из этого пекла. Огонь обрушился внезапно, словно удар молнии, и испепелил ее любимых друзей; ставших такими близкими ей людей…
Внезапно Пэт рухнула на колени. Она подняла взор к бездонному синему небу и стала истово молиться. Она просила Всемогущего о немногом…
Боже! Защити их, прими под свое крыло… Где бы они сейчас ни были, люби их так же сильно, как они меня…
Эмма Гиннес сидела и смотрела в сторону спокойного, чуть ленивого океана. Ветер Санта-Анны тянул шлейф дыма из долины Сан-Фернандо. Он протянулся через весь каньон Малибу и медленно развеивался над океанскими просторами. Подумаешь! Немного сажи, копоти сядет на чей-то белоснежный костюм. Какое это имело значение, когда все ее самые смелые планы так блестяще осуществились. Эмма свесила голову вниз и взглянула с семидесятиметрового утеса вниз на берег океана. На нем было полупустынно, лишь изредка кое-где виднелись небольшие группки людей. Чуть поодаль в одиночестве загорала обнаженная девушка на чистом пляже. Снизу донеслись отчаянные вопли двух неумелых виндсерфингистов, столкнувшихся и теперь барахтавшихся под огромной волной. Эмма смотрела на все это с высоты, и демонический дух овладевал ею. Все эти жалкие домишки нынешних обитателей Малибу, этих так называемых кинозвезд, славы и любви Америки, будут когда-нибудь поглощены величественным океаном, не останется здесь ничего, кроме скал. Так и она расправится со всеми, кто посмел встать на ее пути. Эмма с удовольствием думала таким образом, стоя на утесе, на выдающейся в океан платформе. Она была устроена с таким расчетом, чтобы обеспечить максимальный обзор береговой линии, поймать ветер и тем самым сэкономить на искусственном кондиционировании воздуха, ну и еще это было самым престижным местом на побережье, где многие предпочитали скоротать вечерок-другой. Музыка тихо журчала из скрытых динамиков. Нега и блаженство владели этим местом. Эмма вернулась к своему столику и снова уселась в кресло-качалку. Она с детства любила такие кресла и сейчас наслаждалась, покачиваясь вперед-назад…
Эмма качалась, а мысли ее выстраивались в нужном направлении. Вот уже третий день, как она стала директором студии «Космос», а еще не появилась в своем новом офисе, не отдала ни одного приказа. Да, впрочем, с этим-то ей не очень хотелось и спешить… Это всегда успеется. Ее сейчас занимало совсем другое. Она начинала обдумывать свой вариант сценария. До этого ей еще не приходилось писать, а уж тем более переписывать сценарий. Эмма покачивалась, сидя в кресле-качалке на утесе, обдуваемая приятным легким ветерком. Покачиваясь туда-сюда, она продумывала сексуальные сцены, которые, по ее мнению, надлежало добавить в сценарий фильма «Малибу». Боже! Если бы удалось воплотить все, что она сейчас представила в своем изощренном воображении! Это был бы самый кассовый фильм во всем мире, но и самый скандальный…
Постепенно Эмма настроилась на волну, которую ей удавалось иногда поймать. Дело в том, что все свои самые гениальные вещи Эмма творила именно в том состоянии, когда ее мозг, ее воля были заблокированы, а рука сама выводила на бумаге слова, идущие из самых глубин ее сути. Вот и сейчас она почувствовала, что смогла настроиться на нужный ритм. Не беда, что сцена будет чуть-чуть корявая, редактор подправит неточности. Главное, она уловила суть сцены секса Тони и Мелиссы… Он будет лежать внизу, а Мелисса…
Зазвонил телефон. Это была самая страшная секретарша, какую Эмма смогла найти во всем Голливуде. Она не задумываясь предложила ей хорошие деньги и посадила в своем офисе. Эмма с недовольством встала и подошла к столику с телефоном.
— Вас разыскивает мистер Ричард Латхам. Сейчас он на проводе и хочет переговорить с вами… — услышала она голос секретарши.
— Скажите ему, что я занята, пусть оставит записку… — резко бросила она и положила трубку.
Так, значит Тони будет снизу, а над ним Мелисса. Камера наезжает и делает крупный план любовников, останавливается на сосках Мелиссы, поднимается к ее чувственному рту, показывает, как язык облизывает пухлые губы, затем камера медленно опускается вдоль тела Мелиссы, минует ее пупок, все ниже, ниже… У Эммы захватило дух. Она явственно представила не женские прелести Мелиссы Вэйн, а напряженное тело Пэт Паркер, ее сузившиеся от бешенства глаза, когда она будет снимать эту сцену по ее, Эммы Гиннес, сценарию…
Воображение у Эммы заработало во всю мощь. Она не писала, она строчила на бумаге. Рука ее так и летала по строчкам…
Тони берет груди Мелиссы в свои руки, ласкает их, пощипывает за соски, мнет. Мелисса стонет от удовольствия, сама помогает ему сжать груди своими руками. Она выгибается дугой, начинает быстро двигаться вверх-вниз, ее глаза затуманиваются, из горла раздается хрип и Мелисса дико и долго кричит, содрогаясь в такт волнам оргазма, затопившим всю ее сущность.
Тони! Она совсем забыла о нем. Он лежит под Мелиссой и наслаждается женщиной, словно похотливый мартовский кот. В его глазах любовь круто замешена с чувством победителя, захватившего город и теперь грабившего его… Да, именно так это должно быть. Пусть эта противная Пэт Паркер содрогнется от ревности и злобы, когда увидит своего любимого в этой сцене крупным планом. Так, добавить музыкальное
