Маша заглянула под одеяло, что-то там поделала.
– Начались.
«Ещё не легче! – подумал Вова. – Во, Фима обрадуется!», а в слух сказал:
– Ну и чего ревешь? Обычное дело – первый раз, что ли?
– Но мне и так неудобно… вы со мной возитесь….
– Заткнись! – грубо остановил её Вова, и сам удивился себе. – «Возитесь!» Никто с тобой не возится – ты одна из нас! Ты бы бросила меня, если бы у меня был насморк?
Маша поняла вопрос.
– Нет! – ответила она.
– Так а хули ты мне тут ревешь, когда у тебя всего лишь… Это же говорит о том, что ты вполне здорова.
– А вы, правда, доктор? – Маша с испугу перешла на «вы».
– Что сразу на «вы»-то?
– Не знаю! – Маша сидела на одеяле, плотно сжав ноги.
Вова понял, что к чему. Он встал, подошел к своей поняге, достал кусок всё той же льняной ткани (не использованный до ныне – как знал!) и протянул его Маше.
– Хватит?
– Хватит, конечно.
– Извини – другого ничего нет. Разберешься?
– Да! – Маша не знала, куда деть глаза – ей было так неудобно…
Вова постарался приободрить её улыбкой:
– Я, правда, доктор – врач.
– А какой?
– Всякий – какой хочешь! В твоем случае – педиатр!
Маша надула губки.
– Чего? – спросил её Вова.
– Почему, в моём – педиатр?
– Тебе лет-то сколько?
– Причем тут годы?
Вова рассмеялся:
– Не смеши – «годы!» В куклы, наверное, до сих пор играешь?
– Ага – в «Кенов»! – зло парировала Маша. – Нам в четырнадцать лет разрешили замуж выходить! Прикинь, сколько девочка должна узнать до этого времени, чтобы не слыть «фригидной лохушкой»?
– Кем? – не понял Вова. – Ты хочешь сказать, что в тринадцать?…
– А во сколько, если паспорт дают в четырнадцать?!
– Серьезно?! – Вова оторопел. – Ты не шутишь?
– Знаешь, что такое – «одноклассницы»?
– Нет.
– Это – суки ёбббнннн! – Машка прикрыла ладонью рот. – Извиняюсь… Попробуй, будь ни как все! У тебя уже паспорт, а ты ху…, – она осеклась, – не видела?
– Ты не шутишь? – Вова смотрел на неё из-подо лба, почёсывая, одновременно, переносицу. – Правда, да?!
– Отвернись! – Машка осмелела.
– Как скажешь! – Вова отвернулся. – Ну, дела-а!
– Ну, что, гаврики – готовы «макарошки» хавать? – коротконогий, мокрый, но почему-то весёлый Ефим, как пузатый китаец, поднимался на бугор, к костру, держа охапку мокрых корней в руках. – Чего приуныли, шантропа?
– Приуноешь тут! – отозвался Володя.
– Да ладно! – остановила его Маша.
– Что случилось? – Ефим свалил свою вязанку к костру. – Поругались, что ли? Завязывайте!
– Мань, сама скажешь? – спросил Володя.
– Сам скажи.
– У неё… проблемы, – сказал Вова.
– Начались, что ли? – Ефим крутил головой от одного к другому.
– Как ты угадал? – спросила Маша.
– А чего гадать? – как ни в чём не бывало, отреагировал Ефим. – Холодная вода – десять километров, четыре ночи на скале, дождь, страх, все дела – не мудрено. У баб всегда так.
Он протянул руки к костру:
– Окоченели! Мы как-то с Вовкой – друган мой – девочку, сбитую троллейбусом, в больницу везли… так у той, сразу кровь потекла. Мы ей говорили: «Только не спи, милая!», и трясли за щеки, чтобы не вырубилась. Доставили. И самое интересное, в тот же вечер, возвращаясь из больницы, ещё одну сбитую встретили! Та, правда, на своих двоих, с перепугу, убежала, придерживая разодранную юбку на ходу. У баб – всегда так – чуть что – потекло! Доктор, ты-то чему удивляешься?! Ещё вчера должно было начаться… Я уж, грешным делом, подумал, что Машка беременная… А так – нормально! Бабья доля! Мань, ты-то как, сама-то? Нормалёк?
Мань улыбнулась, говоря Володе, показывая на Ефима:
– Учись, доктор!
Вова почесал репу:
– Молодцы! Ухайдохали доктора!
– Чё ты, Вова?! Нормалеус! Давайте, корешки жарить – хорош ругаться. Манька, подтягивайся к костру! Как там мяско?! – Ефим попробовал бульон. – Соли маловато. Экономим?
– Экономим! Лучше мало, чем ничего.
– А воду, где набирали?
– В озере – где ещё?
– Не отравимся?
– Я туда пару веточек черёмухи кинул, – Вова показал на куст, Бог знает как, оказавшейся тут черемухи.
– От черёмухи – горчит! – сказал Ефим.
– Конечно! Если веник туда засунуть! А от пары веточек… – только дезинфекция.
– Ну, разгребайте угли – будем жарить хлебцы! – Ефим сам стал разгребать угли, валявшейся рядом веткой. – Теперь, Машутка, хлеб у нас будет! Ты – рада?
– Конечно.
– Извини, что я в неглиже – жизнь у нас, Маня, походная!
Ефим, как борец сумо, был обмотан лишь неширокой полоской ткани, в виде буквы «Т», и это его вообще не волновало. (Маше, кстати, нравилось тайком посмотреть на его круглый зад.)
– Ты ей дал ткань? – обратился он к Вове.
– Дал-дал – достали!
– Тыщь-тыщь-тыщь – не ссоримся! Нам ещё три градуса шагать! Мань, доставай чашки!
Вова вопросительно смотрел на странного Ефима.
– Ты, чего такой весёлый – обкурился что ли? – Вова «накрывал» на «стол».
– Было бы что! Не – просто настроение хорошее! Солнце, болота… друг, подруга… корешки, мяско… – чего грустить? А, если честно, чуть не утонул я – выбрался еле-еле! Там трясина! Братцы, пойдете за долбанным рогозом – осторожней, он в такой хреновой каше растет. Не успеешь оглянуться и тебя уже засасывает!..
– А чего не орал? – Вова даже перепугался.
– Я орал! До вас докричишься, поди!
– Серьёзно?
– Нет, блядь, шучу! – у Ефима моментально почему-то испортилось настроение. – Там такие заросли…
