У руля военной истории
Стоит начать хотя бы с такого храброго заявления докторов-профессоров, сделанного в интересах, разумеется, подлинно демократического развития: 'В подавляющем большинстве советские генералы не имели хорошего военного образования' (с. 28). Мы-то, простофили, не можем назвать хотя бы пяток наших крупных военачальников времен Великой Отечественной войны, у кого за плечами не было бы Военной академии имени Фрунзе или Генерального штаба, а то и обе они. Ну, Жуков. Ну, Рокоссовский. Кто еще? Ей- ей, не знаем. А наши новаторы хотя вовсе не приводят имен, но, объявив наши сведения устаревшими, с какой убежденностью еще и добавляют: 'У руля войны стояли бездарные люди' (с. 32). У руля войны!..
Развивая тему военных кадров, но почему-то не претендуя и здесь на 'иное решение', сочинители уверяют, что, когда началась война, 'лейтенанты повели батальоны, капитаны — полки!' (с. 32). Мы слышали это от учителей наших авторов много-много раз, но до сих пор никто не назвал ни одного полка, которым бы командовал легендарный капитан. Да, нового тут ничего нет. Однако будем справедливы: надо иметь большую смелость, чтобы долдонить об этом доныне.
Читаем: 'Представители Ставки просто мешали способным командующим' (с. 35). В доказательство дают примерчик: 'Напомним лишь о конфликте Рокоссовского с Жуковым под Москвой' (с. 35). Очень свежо и убедительно! Только, в свою очередь не можем не напомнить профессорам, что в боях под Москвой генерал армии Жуков был не представителем Ставки, а командующим Западным фронтом, в который входила 16-я армия генерал-лейтенанта Рокоссовского. Неужели и сей факт безнадежно устарел?
Дальше — больше: '29 июля 1941 года Жуков по непонятным (!) причинам предложил Сталину усилить Центральный фронт и назначить командиром (!) фронта Ватутина, освободив Ефремова' (с. 70). В этом прозорливая чета, как никто раньше, видит крайне несправедливое отношение Жукова к Ефремову. Что ж, может быть. Как говорится, люди не ангелы, особенно на войне. Только хорошо бы учесть нашим историкам, что в ту пору 'командиром' Центрального фронта был не генерал-лейтенант Ефремов, а генерал-полковник Кузнецов. Ну, конечно, факт этот не первой свежести.
А что касается 'непонятных причин' усиления фронта, то они остались таковыми почему-то лишь для наших прогрессивных аналитиков. Вероятно, для сохранения в девственной нетронутости своего самобытного взгляда на историю Отечественной войны они просто не читали 'Воспоминания' Жукова, где он довольно ясно писал о тех днях: 'Наиболее слабым и опасным участком наших фронтов является Центральный фронт. Армии, прикрывающие направления на Унечу, Гомель, очень малочисленны и технически слабы. Немцы могут воспользоваться этим слабым местом и ударить во фланг и тыл войскам Юго-Западного фронта'. Поэтому на вопрос Сталина, что он предлагает, Жуков ответил, что Центральному фронту надо передать не менее трех армий и 'поставить во главе фронта опытного и энергичного командующего' — Ватутина. Но Ватутин, кстати, назначен не был, а позже Кузнецова сменил именно Ефремов. Так что все было наоборот. Но это-то и дает право нашим буйным сочинителям считать себя учеными, предлагающими 'иные решения' известных проблем. И таким 'решениям' в книге нет конца, притом одно увлекательней другого.
О тех же лицах читаем и дальше нечто новое: 'После гибели Ватутина командующим 1-го Украинского фронта стал Жуков' (с. 68), который 'пробыл на этой должности около месяца' (с. 34). А мы-то думали, что Жуков стал командующим не 'после гибели' Ватутина, умершего от ран 15 апреля 1944 года, а сразу после его ранения 29 февраля, то есть на полтора месяца раньше, и пробыл в должности не 'около месяца', а весь март, апрель и половину мая, то есть раза в три дольше. Нам говорят: 'Пора забыть эти вымыслы сталинской пропаганды!'
Впрочем, нет, все-таки едва ли мы были правы в предположении, что Мерцаловы не читали книгу Жукова. Действительно, пишут же: 'Если судить по воспоминаниям маршала, он пробыл в Ленинграде с 6 сентября по 10 октября 1941 года' (с. 46). Правда, там черным по белому написано: '9 сентября вместе с генерал-лейтенантом М. С. Хозиным и генерал-майором И. И. Федюнинским мы вылетели в блокированный Ленинград'. И дальше: '10 сентября я вступил в командование Ленинградским фронтом'. Наконец: 'В Москву из Ленинграда прилетел 7 октября'. Как видим, у Жукова все даты не те, что у профессоров. И тем не менее мы думаем, что книгу они читали. Просто при этом следовали своему новаторскому научному принципу: 'Смотрю в книгу, а вижу фигу'. Только и всего!
Тут же новаторы замечают: 'Наши оппоненты лишены чувства юмора'. И очень много делают бескорыстно для развития этого замечательного чувства, когда пишут, например: 'Командующие были бесправны', а в доказательство приводят такой довод: 'Они были обязаны один и даже несколько раз в день докладывать Сталину об обстановке' (с. 45). Как же не рассмеяться, если известно, что не только в боевой обстановке в дни войны, но и в мирное время нижестоящий начальник обязан регулярно докладывать вышестоящему об обстановке, и до сих пор еще никто не считал это ущемлением прав военачальника. Никто! Даже С. А. Ковалев, знаменитый защитник прав человека-демократа.
А кто из нормальных людей не захочет, узнав о твердом намерении авторов лишить наших крупнейших военачальников права считаться настоящими полководцами: 'Жуков и другие советские генералы лишь с очень (!) большими (!) оговорками (!) могут быть названы полководцами' (с. 44). Это почему же? По причине малограмотности и бездарности, что ли? Оказывается, не только. А еще и потому, говорят, что у них не было всей полноты власти в стране. 'Вся полнота власти — государственной, партийной, военной — находилась в руках Сталина' (с. 44). Правильно, не было. Но, с одной стороны, у немецких генералов Бока, Клюге, Рундштедта, Роммеля и всех остальных тоже не было ни государственной, ни партийной власти. Почему же профессора не лишают их права считаться полководцами? Несправедливо! С другой стороны, ведь не имели никакой государственной власти, допустим, и Румянцев-Задунайский, Суворов, Кутузов — над ними был царь. Значит, их тоже следует исключить из числа полководцев? Кто же тогда там остается — вавилонский царь Навуходоносор да французский император Наполеон, и только? Неужто доктора-профессора дошли до этого великого открытия своим собственным спаренным умом? Это ошеломляет…
Тут самое время сообщить, что Мерцаловы сочинили много подобных замечательных книг. Под их перо попали Жомини, Клаузевиц, Сталин. Вот теперь и Жуков… И где только эти книги не выходили! Даже к радости жителей республики Коми в их столице Сыктывкаре. Но особенно охотно наших историков издают, конечно, в Германии. Так, еще в 1993 году в Эссене было опубликовано грандиозное сочинение Мерцалова 'Сталинизмус унд гитлеризмус'. Это понятно. Ведь немало немцев, которым отрадно прочитать, например, о том, что Жуков вроде и полководцем-то не был, а сталинизмус — это то же самое, что гитлеризмус. Позже в Эдинбурге нашлись любители экзотики, издавшие мерцаловский капитальный труд 'Крах сталинской дипломатии и стратегии'. Тот самый крах, что увенчался знаменем Победы над рейхстагом и актом капитуляции Германии. Надо полагать, что подобные сочинения неутомимых авторов будут и впредь охотно издавать на Западе ценители изящной российской словесности. Бесспорно, там найдет спрос и книга 'Иной Жуков'. Хотя бы потому, что в ней утверждается со всей решительностью, что сталинизмус — это прежде всего невежество, авантюризм, Византийская страсть к роскоши, трусость и даже сквернословие (с. 8). А еще 'Набить морду! — так требовал сам Сталин' (с. 65). Кому набить? Всем врагам Советского Союза. Может быть, и Мерцалову тоже. Словом, у сочинений этих корифеев прекрасное будущее.
Однако пора сказать и о том, что в писаниях четы Мерцаловых многое ошарашивает и даже не поддается уразумению не только по причине их небывалого новаторства. Дело еще и в том, например, что в своих суждениях и оценках они то и дело лихо и беспощадно опровергают сами себя.
Так, с одной стороны, как мы уже знаем, они клянутся, что 'советские генералы в подавляющем большинстве своем в отличие от генералов Гитлера и Черчилля не имели хорошего военного образования' (с. 28). Более того, генералы были просто малограмотны и бездарны (с. 32). Но, с другой стороны, профессора пишут, что нельзя 'преуменьшать их способности', ибо именно эти малограмотные генералы 'сыграли большую роль в прошедшей войне' (с. 36). Мерцаловы даже готовы назвать 'десятки генералов',
