— По два доллара за страницу.
— Грабители! — Энгельс даже топнул ногой.
— Но это не главное, — с ухмылкой в голосе продолжал Маркс. — Они требуют, чтобы статьи были написаны основательно и кратко, так кратко, что, например, для статьи 'Эстетика' Дана отводит мне одну страницу.
Энгельс расхохотался:
— Да он, верно, с ума спятил!.. Вся эстетика на одной странице? И за два доллара?
— Но самое худшее, Фридрих, что они продолжают требовать отсутствия в статьях какой бы то ни было партийной тенденции.
Энгельс опять засмеялся:
— Ну, мое положение здесь легче. Надеюсь, в уже полученных тобою статьях 'Адъютант', 'Аркебуз', 'Атака', 'Блиндаж', 'Бивуак', 'Бомба' мне удалось избежать партийной тенденции?
— В этих статьях, пожалуй, удалось. — И Маркс опять улыбнулся. — Но вот о статье 'Армия' я то же самое утверждать не стану. Статья эта великолепна. Но ведь ты в ней занимаешься, в сущности, тем, что на весьма специфическом материале подтверждаешь правильность нашего воззрения на связь производительных сил и общественных отношений.
— Неужели? — приостановился Энгельс. — Право, не заметил. И уж во всяком случае, понимая, для кого пишу, не стремился к этому сознательно.
— Да, твоя статья великолепна, — сожалеюще сказал Маркс, — но прогрессивность Дана, Рипли и других редакторов энциклопедии — это всего лишь весьма непоследовательная прогрессивность американских буржуа. Они от нас ждут статей иного рода. Мне кажется, — в его голосе послышался оттенок легкого довольства и столь же легкого упрека, — в моих статьях глубже скрыты, лучше упрятаны подлинные чувства и пристрастия.
Энгельс ничего не ответил, а только искоса взглянул на друга. Они прошли несколько шагов молча, с наслаждением вдыхая прохладный морской воздух. Ночную тишину нарушал лишь ровный, спокойный гул машины.
— Как велико должно быть все издание? — спросил Энгельс.
— Помнится, Дана писал, что пятнадцать томов.
Энгельс еще помолчал, и вдруг ему стало весело.
— На твоем месте, — сказал он озорно, — я предложил бы Дана поручить нам одним составить весь энциклопедический словарь. Мы бы с этим справились!
— И недурно бы еще, — в том же тоне подхватил Маркс, — предоставить нам полную свободу в выражении своих взглядов.
— О-о-о! — мечтательно воскликнул Энгельс. — Это была бы энциклопедия! Дидро и Даламбер от зависти перевернулись бы в гробах…
— Им было легче, — вздохнул Маркс.
— Во всяком случае, — вернувшись с небес на землю, деловито сказал Энгельс, — возьми на нас столько статей, сколько сможешь заполучить. Если мы будем иметь в каждом томе от ста до двухсот страниц, то это не слишком много. Столько полноценной науки, — он усмехнулся на слове 'полноценной', — мы этим господам легко поставим. Лишь было бы в обмен полноценное калифорнийское золото! — И, вскинув голову, он громко засмеялся в темное звездное небо.
…Брайтон уже давно скрылся из виду. Во всех каютах погасли огни. Пароход окружали море, небо и тьма.
— Пошли спать?
— Пора.
В каюте, пока Энгельс зажигал и оправлял свечу, Маркс открыл свой чемодан и достал оттуда книгу.
— Я обещал тебе привезти 'Историю Флоренции' Макиавелли. Вот она, сказал он, кладя книгу на столик. — Поразительное дело: написано почти три с половиной столетия тому назад, а читается — не оторвешься. Шедевр. Я никогда не устаю изумляться этому… Книга тебе пригодится. Тут очень интересное описание того, как в четырнадцатом — пятнадцатом веках сражались кондотьеры.
— А это что у тебя? — спросил Энгельс, увидев в чемодане какую-то рукопись.
— Это несколько моих статей для энциклопедии, которые я хочу предварительно показать тебе.
Энгельс взял рукопись и не спеша пропустил ее через большой палец. Мелькнули заглавия статей: 'Армада'… 'Барклай де Толли'… 'Беннигсен'… 'Боливар'… 'Бернадот'…
Когда уже легли, он вынул из-под самого низа последнюю статью: своими советами в письмах и кое- какими сведениями он помогал писать ее.
— Хочешь прочитать? — спросил Маркс. — Отложи до завтра, вот уж приедем, тогда почитаешь.
— Я только посмотрю, — ответил Энгельс и стал читать: — 'Бернадот, Жан Батист Жюль — маршал Французской империи, князь Понтекорво… родился 26 января 1764 года в По, департаменте Нижних Пиренеев, умер 8 марта 1844 года в королевском дворце в Стокгольме…'
Статья была большая, обстоятельная, и читать ее, конечно, надо на свежую голову, завтра. Но Энгельс все же открыл последнюю страницу и выхватил взглядом несколько фраз: 'Когда 5 февраля 1818 года Карл XIII умер, Бернадот, под именем Карла XIV Иоанна, был признан Европой королем Швеции и Норвегии… Его политика в Швеции отличалась посягательствами на свободу печати, преследованиями за преступления, состоящие в оскорблении величества, и сопротивлением прогрессивным мерам…'
'Ничего себе энциклопедическая бесстрастность!' — усмехнулся Энгельс и прочитал самую последнюю фразу статьи: 'Если во время царствования Карла XIV Швеция отчасти оправилась от полуторастолетия бедствий и неудач, то этим она обязана не Бернадоту, но исключительно врожденной энергии самого народа и влиянию длительного мира'.
Энгельс не выдержал и хмыкнул.
— Ты что? — встрепенулся уже засыпавший Маркс.
— О Бернадоте… Ты тут даешь великолепный образец энциклопедически-беспартийного стиля.
— Что, думаешь, это им не подойдет? Не примут?
— Но ведь иначе ты писать не захочешь да и не станешь, даже не сможешь… Ладно. Спи. Покойной ночи.
И Энгельс задул свечу. Минуты через две, уже в темноте, он сказал:
— Между прочим, мы с тобой сейчас сами в положении Бернадота. Служа Бонапарту, он преследовал свои собственные цели. И мы делаем то же самое, служа 'Американской энциклопедии' и Дана.
— Пожалуй, — сонно отозвался Маркс.
— Бонапарт чуял, что у Бернадота есть свой план, и вел себя по отношению к нему, как ко всем, у кого подозревал собственные цели, весьма гнусно. Этот урок истории нам надо учесть.
— Ну, Дана не Бонапарт, — зевнул Маркс, — хотя и не лишен проницательности.
— И все же… Ну, спать, спать…
Утром после завтрака они сидели на палубе под тентом. И в воздухе, и на море было тихо. Часа через полтора-два справа должен показаться английский остров Олдерни, а слева — берега Франции.
На коленях у Маркса лежали три толстые зеленые тетради.
— Здесь, — сказал он, передавая их Энгельсу, — я регистрирую все факты и события, связанные с кризисом. Вот английская тетрадь, вот немецкая, вот французская… Сведения, которые я получаю из твоих писем, тоже здесь. Полистай эти записи — и ты увидишь, что дело приняло такие размеры, как никогда раньше. Это первый в истории мировой кризис. И я не думаю, чтобы мы с тобой долго оставались зрителями.
Энгельс слегка подбросил в руке увесистые тетради:
— Ты много сейчас сидишь над своими экономическими исследованиями?
— Я работаю над их подытоживанием как бешеный, — Маркс стиснул кулаки и потряс ими у груди, — ночи напролет. Мы должны до потопа иметь ясность по крайней мере в основных вопросах.
Мимо собеседников, то сгущаясь, то становясь реже, неслышно катился людской поток: богатые, респектабельные люди, владельцы заводов и фабрик, финансисты, землевладельцы. Утомленные своими заботами, издерганные страхом перед призраком кризиса, они ехали на Джерси, свой любимый курорт,
