– Будем надеяться, что это-то как раз и есть хорошая новость, – сказал Пушкин терпеливо. – Что-то ему удалось узнать…
– Вашими молитвами… – с сомнением пожав плечами, отозвался барон. – Знаете, Александр, что меня больше всего бесит? У нас постоянно, как песок сквозь пальцы, ускальзывают люди, тайны, разгадки. Совершенно некого взять за глотку, легонечко притиснуть к стене и рявкнуть: «Говори, собака!»
– Алоизиус, – сказал Пушкин. – Вы до сих пор имели дело исключительно с
– Ну да. А у вас что, было иначе?
– Да нет, все совершенно точно так же. Просто… У нас сейчас совершенно другой оборот дела, Алоизиус. Мы впервые столкнулись не с одиночками, а с тем самым тайным обществом, о котором прежде ходили лишь смутные упоминания. Нечто чертовски древнее и, надо полагать, хитроумное, сильное, изворотливое. К нему так просто не подберешься…
– Тьфу ты! Вы верите в тамплиеров?
– Я не знаю, кто они, – сказал Пушкин задумчиво. – Тамплиеры или нет. Но теперь уже совершенно ясно, что они существуют. И за пару дней успеха не добьешься…
– Да все я понимаю, – сказал барон сердито. – Умом. А вот чувства бунтуют. Душа просит немедленно учинить что-нибудь результативное – с погонями, ловлей виновника и вышибанием из него правды… Я же предлагал, чтобы отправили капитана Касселя, – он на трех языках может свободно изъясняться, книги читает каждый день, науками интересуется. Но полковник послал меня, сказал, что книг там все равно читать не придется… и ведь как в воду смотрел! Вы, кстати, тоже, не отрицайте, ни единой книжки не прочли.
– Ну, отчего же.
– Все равно, следовало бы ехать Касселю, он поднаторел в разгадывании головоломок сугубо умственным путем. А с меня взятки гладки – гусар он и есть гусар, мозгами шевелить не привык…
– Не переживайте, – сказал Пушкин. – Вчера вы нас спасли не раздумьями, а как раз шпагой.
– Скучно, черт побери! – совсем по-детски сказал барон. – И граф куда-то запропастился… – Он заложил руки за спину, задрал голову и уставился на рыцаря в полном вооружении, одной рукой опиравшегося на щит, а другой взметнувшего длинный меч. – Ишь, чванится… А это, случаем, не тамплиер? Доспехи-то старинные, как раз времен крестовых походов… В Праге с ее извечным чернокнижием станется тамплиера посреди города на мост водрузить…
– Это мифологический персонаж, – сказал Пушкин. – Рыцарь Брунсвик. Одолел в жестокой битве дракона, и король за это предложил ему, как и полагается в сказках, руку прекрасной принцессы. Только у Брунсвика уже была невеста, которую он любил, и он отказался. Тогда король велел бросить его в темницу. У рыцаря был некий волшебный меч, он разрубил оковы и вышел на свободу.
– А, ну это совсем другое дело, – сказал барон, поглядывая на каменного витязя с некоторым уважением. – Наш человек. Вот только что это за растяпа сидел там на троне, если закованному заключенному позволили иметь при себе меч? Откуда у него меч в темнице-то взялся? Что-то в этой истории концы с концами не сходятся…
– Действительно, – сказал Пушкин. – Мне как-то не приходило в голову… Меч в темнице – это, пожалуй, чересчур даже для патриархальных старинных времен… О, вот и граф!
Тарловски приближался к ним быстрой, решительной походкой человека, у которого впереди множество неотложных дел – и лицо у него было если не веселое, то, по крайней мере, напрочь лишенное грусти.
– Ну что же, господа, – сказал он, останавливаясь спиной к каменному рыцарю Брунсвику и улыбаясь во весь рот. – Это еще не победа, конечно, но все же мы сделали шаг вперед. Руджиери сбежал с прежней квартиры, но наши люди напали на след. И это не главное. У меня появилась великолепная догадка, которая подтвердилась после того, как в библиотеке…
Заметив некое шевеление над его головой, Пушкин поднял глаза… и обомлел на миг. Он понимал, что нужно крикнуть, предупредить, но не мог пошевелиться.
Каменный рыцарь Брунсвик высотой в полтора человеческих роста
Острие меча на аршин показалось из груди графа Тарловски, дымясь кровью. На лице графа отразилось величайшее изумление и словно бы обида перед тем, с чем он ни за что не хотел смириться, – а в следующий миг лезвие исчезло, выдернутое изваянием, граф глянул беспомощно, бледнея на глазах, подогнулся в коленках и осел на булыжник Карлова моста.
Пушкин с бароном стояли, не в силах шевельнуться. Все продолжалось считанные секунды, статуя застыла в прежнем положении, как будто и не напала только что.
Изо рта графа поползла струйка крови. Только тогда, опомнившись, они опустились рядом с ним на камни. Рана зияла прямо против сердца, глаза тускнели, гасли.
– Тоскана, – внятно прошептал он, прилагая величайшее усилие. – Тоскана…
И его голова бессильно откинулась на тесаный камень.
– Вот они! Вот они! – раздался совсем рядом чей-то неприятный голос, исполненный злого торжества. – Скорее сюда, скорее! Пока не убежали, убийцы проклятые!
Они подняли головы. В нескольких шагах от них приплясывал на месте от нетерпения невысокий худенький человек, по виду не отличимый от небогатого горожанина. Его узкая физиономия таила в себе что-то определенно крысиное, гнусненькое, он тыкал пальцем в сторону Пушкина с бароном и орал, как резаный:
– Скорее, скорее! Убегают!
С другой стороны уже торопились трое полицейских в высоких киверах с петушиными перьями, придерживая тесаки. Лица у них были серьезные, озабоченные, исполненные охотничьего азарта, и перед
