гуманизма применительно к противнику его совершенно перестали волновать. Бегущий, на миг замерев в нелепой позе, ничком опустился на землю.
В домике, куда Мазур, перемещаясь по всем правилам, ворвался через секунду, все оставалось, как во времена первого, ночного визита – трупы на прежнем месте и в прежних позах, все вещи на месте, никого живого. Видимо, часовой был один. Но на всякий случай Мазур еще минуты две стоял у окна, наведя автомат на дверь сортира, – мало ли что, там мог оказаться напарник, у которого в самую неподходящую минуту скрутило живот. Вообще, работа сделана примитивно, но сейчас некогда трудиться ювелирно, ноги бы унести…
Никого. Мазур, мимоходом прихватив с полки блок «Мальборо» и затолкав себе в рюкзак, выбил металлическим затыльником приклада окошко, выпрыгнул наружу и побежал к вертолету, все время держа краешком глаза дверь сортира.
Распахнул дверцу, упал на сиденье пилота. Окинул беглым взглядом приборы – все знакомое, в общем, никаких неожиданностей. Кое-что прежде не встречалось, на этой модели он не практиковался, – но все усовершенствования третьестепенные…
Потянулся было к нужным тумблерам, но рука замерла на полпути, медленно опустилась к пистолетной кобуре. Он наконец-то понял, что за мимолетная деталь засела в подсознании, когда только что осматривался в домике.
Не подвело звериное чутье. В сенях на самодельном деревянном столике лежали два пятнистых берета – которых в первый раз там не было. Есть напарник, их тут двое сидело…
Снаружи – если признать, что второй засел в сортире и сейчас наблюдает через узенькую щель меж верхней кромкой двери и косяком, – Мазур виден не более чем по грудь…
Он медленно вытащил пистолет, большим пальцем сдвинул предохранитель, притворяясь, будто старательно изучает приборную доску – но боковым зрением уловил, как дверь построенного с душой сортира начинает отходить наружу, медленно-медленно, по миллиметру. Сидевший там окончательно уверился, что Мазур один, и самое время, справившись с испугом – а также застегнув штаны, надо полагать, – выполнять служебный долг… Интересно, что там у него? Если автомат – тем более надо класть с первой пули, еще попортит сгоряча вертолет, изверг…
Ага! Дверь распахнулась от молодецкого пинка изнутри, оттуда бомбой, в приличном темпе вылетел двойник убитого – та же косая сажень в плечах, похвальное проворство движений, обеими руками стиснул «Стечкин», словно пятиклассник – коленку одноклассницы, до которой дорвался впервые в жизни…
Пришлось стрелять прямо через стекло, осталась аккуратная дырочка без всяких трещин. В кабине потянуло тухлой пороховой гарью, «Зауэр» с глушителем сработал прекрасно, лишний раз подтвердив высокую репутацию Швейцарии и в этой области. А снаружи все было нормально – незадачливый герой кувыркнулся навзничь с дыркой во лбу.
Мазур запустил двигатель. Следовало его прогреть хотя бы по минимуму. Двойной винт со свистящим шуршанием завертелся на холостом ходу. Из леса вылетела Джен, изнервничавшаяся ожиданием в одиночестве, рванула к вертушке так, словно целилась на олимпийское золото. Плюхнулась на сиденье рядом, уставилась с недоумением, во взгляде читалось: «Почему стоим?»
– Потерпи… – проворчал Мазур сквозь зубы. – Сейчас…
Изощренно выругался про себя, взглянув на указатель горючего: хорошо, если бак заполнен на четверть. Видимо, дальних полетов в ближайшее время не предвиделось, и они поленились возиться с дозаправкой. Какой там Шантарск, тут и до Пижмана с таким запасом не дотянешь…
Понемногу увеличил обороты, пробуя на разных режимах. Движок басовито взвыл. В таежной тишине подобные звуки разносятся далеко, на «Заимке» не могут не услышать, но вряд ли сразу станут поднимать свои вертушки, несколько минут обязательно потеряют… Но все, ручаться можно, таращатся сейчас в эту сторону. Сначала они, руку на отсечение, обязательно подумают, что это балуют часовые…
– Пристегнись! – проорал Мазур.
И поднял машину в воздух. Не Чкалов, далеко не Чкалов – вертолет клюнул носом, качнулся, однако крепко вбитые навыки не подвели. Мазур повел трофей на юго-восток, над самыми вершинами деревьев, уверившись, что лег на курс, вывел газ на максимум. Джен таращилась на него со сложной смесью страха и восхищения, вцепившись в края сиденья, – а он молился неведомо кому, чтобы их подольше не заметили. Рывком поднял вертолет метров на пять выше – впереди замаячили вовсе уж высоченные ели, не врезаться бы…
Вообще-то, научиться водить вертолет не столь уж сложно. Смотря какой школе следовать. Их до недавних времен имелось две: советская и американская. По советской традиции, будущего летчика несколько лет мучили, вколачивая ему в голову устройство винтокрылой машины и заставляя сдавать множество зачетов по материальной части. Американцы поступали проще и рациональнее: давным-давно рассудили, что с несерьезными поломками вертолет дотянет до базы, а серьезные пилот починить все равно не сможет, оказавшись в экстремальной ситуации типа вьетнамской кампании, где дуло торчит чуть ли не из-за каждого куста, и гораздо проще спасаться на своих двоих, чем лихорадочно ковыряться в моторе под плотным огнем. Они сажали на вертолеты восемнадцатилетних пацанов, и те, по малолетству не умея толком бояться, гоняли на вертушках, как на своих «Харлей-Дэвидсонах» в гражданской жизни. И месяцев за пару выучивались водить более-менее прилично – а там уж шел жестокий отбор войны. В общем-то, на родине Мазура примерно так и обстояло с летчиками в первые годы Отечественной…
Естественно, и родной спецназ учился водить вертушки по американской методике, плюнув на идеологические страсти-мордасти вроде пресловутого низкопоклонства перед Западом. Так оно выходило гораздо практичнее и полезнее…
Внизу неслась сплошная размытая полоса, зелено-бурая. Сверху нависали угрюмые серые облака. Бортового вооружения, конечно, нет и в помине, а жаль. Радара тоже нет – это уже похуже, потому что вертолеты, в отличие от автомобилей, зеркалами заднего вида не оборудованы – по крайней мере эти модели, и если кто-то вздумает зайти в хвост, обнаружить его трудновато… Правда, и на тех вертолетах, что принадлежали уничтожившим «Заимку», бортового оружия Мазур не заметил, а это кое-какой плюс… Если начнут примитивно палить из автоматов, попасть будет трудновато, тут вам не кинобоевик…
Для проверки он заложил вираж, взглянул назад – и погони не увидел. Серое небо, казалось, с каждой минутой опускается все ниже, вот-вот придавит к земле… Он не глядя протянул руку вверх, вынул из гнезда наушники, соединенные проводом с приборной доской, нацепил.
В наушниках отчаянно трещали грозовые разряды. Как бы и в самом деле не влететь в грозу сгоряча… Она совсем близко где-то, она рычит и погромыхивает, и слева явственно мелькнул отдаленный отблеск молнии. А парашютов, конечно, никаких. Положим, от попадания молнии вертушка не загорится – но неминуемо возникнет разность потенциалов, при посадке проскочит разряд меж машиной и землей, и уж тут-то возможны нехорошие сюрпризы вроде взрыва бензобака, Мазур помнил лекции…
Ух! Вертолет тряхнуло – воздушная яма. Сердце на миг замерло, провалилось в невесомость. Мазур расслышал визг Джен – вот тебе, девочка, «русские горки»…
Пошла болтанка – но прекратилась вскоре. На выгнутом лобовом стекле расплылось несколько бесшумно-туманных взрывов – попали под дождь, а стеклоочистителей, конечно, не имеется…
В пулевую пробоину, украсившую боковое стекло, врывалась тугая тонюсенькая струйка холоднющего воздуха, трепавшего волосы Джен. Она склонила голову пониже, но тут же подняла: предпочла ошалелый сквозняк лицезрению проносящейся чуть ли не под ногами тайги, способному вызвать морскую болезнь. В наушниках трещали разряды, вонзаясь в мозг тонюсенькими буравчиками, и Мазур совсем было собрался их скинуть – но тут расслышал:
– Третий, третий, предполагаемый курс… третий! Курс – юго-восток, как понял, как понял, юго-восток, третий, юго-восток!
В ответ тут же прохрипело:
– …орой, второй, слышу, курс – юго-восток, связ…
– Третий, не понял, не понял, третий.
– Свяжитесь с пятым, «Бредень» по стандарту, «Бредень» по стандарту, как понял, прием?
– Понял, понял… ретий… редень… стандарт… – И снова оглушительный треск близкой молнии.
Мазур скинул наушники, опасаясь за барабанные перепонки. Главное он и так понял: их бегство заметили, о чем торопились настучать кому-то еще. Ну, а слово «Бредень» ничуть не являло собою
