масштабнее.
– Даже так? – прищурился Величко.
– Хватает примеров, – сказал Кацуба. – И каких…
– Подожди, – сказал Мазур. – Те аквалангисты даже не знали, что мы обыскиваем «Веру». Они просто плыли туда и волокли подрывной заряд, строго говоря, не они на меня напали, а я их поставил в условия, когда приходится драться.
– Ну и что? Это, в общем, версии об умышленной дезинформации не противоречит, – упрямо гнул свое Кацуба. – Ну почему мы решили, что с «Веры» непременно должны были что-то поднять? Лейтенант, вы в самом деле проверили насчет золота на сто процентов?
– На сто два, – заверил Савич.
– Вот… Никакой «клад купца Дорофеева» не укладывается в головоломку. Золота нет. Медь выработана. Во времена Дорофеева о редких, экзотических металлах слыхом не слыхивали и разведку на них не вели. Тупик… – Он глянул в окно. – Темнеет, ребята. До города подбросите? Все равно ничего не высидим, верно вам говорю…
– О чем разговор, – столь же уныло сказал Величко. – Слушайте, а вас там не хлопнут?
– Ручаться, конечно, нельзя, – серьезно сказал Кацуба. – Могут и хлопнуть. Но лично я – не из оптимизма, а из холодного расчета – верю, что мы еще поживем. Мы им нужны живые – чтобы вешать собак, науськивать журналистов и обвинять во всех смертных грехах. Конечно, может наступить момент, когда мы им потребуемся дохлыми, – но в том-то и игра, чтобы угадать заранее.
– Ну, как хотите, – сказал Савич. – Люди взрослые, вам решать. Сейчас схожу, подгоню машину… может, чайку? – спохватился он.
– А стопаря не найдется? – серьезно спросил Кацуба.
Глава двадцать вторая
В кромешной тьме
– Что-то словно бы неправильно… – сказал Савич, включая дальний свет.
Они встрепенулись, посмотрели вперед через спинки передних сидений, но никаких неправильностей вроде бы и не обнаружили.
– В смысле? – спросил Кацуба.
– Ага, вот оно что… Света нет. Вон там уже начинаются дома, но ни единого огонька не вижу…
Вскоре в лучах фар показались вышеупомянутые дома – серые пятиэтажки, и в самом деле стоявшие совершенно темными коробками, разве что в некоторых окнах светилось бледное колышущееся сияние.
– Часто у вас такое веселье? – спросил Кацуба.
– Бывает, конечно, но давненько уже не случалось. Слава богу, уголек в этом году завезли. У города своя ТЭЦ, у порта своя, работает вполсилы, а это, выходит, на городской что-то приключилось…
Чем дальше они продвигались в глубь Тиксона, тем сильнее убеждались, что неполадками локального масштаба, когда света лишается квартал, а то и несколько, тут не пахнет. Стряслось что-то посерьезнее – весь город был погружен во тьму, не горели уличные фонари (впрочем, и в обычные дни частенько отключенные), дома по обе стороны улицы казались откосами темного оврага. Редко-редко в окнах зыбко маячил огонек свечи или метался луч фонарика. Ожившая иллюстрация к заигранным рассуждениям о том, насколько современный город беззащитен и чувствителен к малейшим капризам систем жизнеобеспечения. Сбой с электричеством – и город напоминает призрак, неведомо откуда всплывают древние страхи, беспросветная безнадежность, руки опускаются. Конечно, подавляющее большинство народа хоть и помнило прекрасно, в какой стране живет, не догадалось запастись свечами или керосиновыми лампами, а может, сюда и не завезли ни свечей, ни ламп, ни керосина…
Машина вильнула, объезжая кучку людей, и не подумавших уступить дорогу. Мазур разглядел, в чем тут дело: витрина магазинчика на первом этаже сталинского дома оказалась выбитой, оттуда вываливались воодушевленные аборигены, прижимая к груди охапки бутылок, другие лезли им навстречу, стояла толкотня, давка, суета…
О металлическую крышу «уазика» звонко разбилась бутылка, пустая, судя по дребезгу. Савич прибавил газу. Отчаянно засигналил, разогнав очередную кучку выпивох, торчавших посреди темной улицы. Далеко впереди замелькали ало-синие вспышки – наперерез «уазику» промчалась милицейская машина, слева направо. Взвыла сирена, тут же умолкла.
– Дела, – сказал Кацуба. – Разгулялся народишко… и на расейский менталитет не свалишь – когда в Нью-Йорке однажды на сутки свет отключали, там творился паноптикум и почище… Или это в Чикаго было? Не помнишь, Вова?
– Не помню, – сквозь зубы откликнулся Мазур. – А народ и в самом деле что-то распустился… Часто у вас так?
– За три года первый раз вижу, – признался Савич. – Смотрите, и там магазин трясут…
– У тебя фонаря не найдется взаимообразно?
– Да валяется где-то под сиденьем, посмотри. Нашел?
– Ага.
– Только я батарейки давно не менял, чем богат… Слушайте, может, повернем? Уж где-нибудь вас приютим… или на корабль вернетесь, что-то мне такой разгул страстей определенно не нравится, неспроста…
– Перебедуем, – подумав, сказал Кацуба. – Если тут очередной поганый сюрприз, лучше быть в гуще событий. Вряд ли нам новый митинг протеста устроят, в темноте митинговать как-то несподручно, я таких прецедентов что-то и не припомню…
– Литва, – обронил Мазур.
– А… Ну, там был не митинг, а классическая атака с серьезным оружием. Помню я этот «митинг», и по гроб жизни не забуду…
У очередного разгромленного магазинчика, мимо которого они проехали, властью был уже наведен относительный порядок: стояли два «лунохода», к одному волокут орущего мужичонку, но других пленных не видно – успели, видимо, юркнуть в темноту. Подсвечивая фонариками, по битому стеклу бродят милиционеры, ало-синие вспышки посреди окружающего мрака смотрятся вовсе уж жутко…
Савич высадил их у гостиницы, еще раз, чисто для проформы, предложил вернуться на корабль, но, вновь получив отрицательный ответ, попрощался и уехал. Они вошли в непроглядную темень вестибюля. Фонарик, и точно, светил совсем слабо. Остановившись, Кацуба поменял местами батарейки – лучик стал чуточку поярче.
Вдали мерцала свеча – за стойкой дежурный. Они пошли туда, словно гоголевские бурсаки, заблудившиеся в чистом поле. Из ресторана, как ни странно, доносились отголоски хмельного веселья – там при свечах невозмутимо прожигали жизнь местные представители бомонда.
– Кто тут? – настороженно окликнула их незнакомая, совсем молодая девчонка. – Вам что?
– Ключи от нумеров, прелестная, – раскланялся Кацуба. – Двести шестой и двести девятый.
– А, явились… – протянула она с непонятной злостью. – И не страшно вам теперь по городу болтаться?
– А что? – невозмутимо сказал Кацуба. – Мы люди непугливые, темнота, как известно, – друг молодежи…
Она швырнула ключи на стойку так, словно кидала грошик надоевшему нищему, нывшему под окном с утра до обеда:
– Я бы на вашем месте отсюда слиняла побыстрее. И так уже ходят какие-то, интересуются…
– Да в чем дело, красавица?
– А вы не знаете? – огрызнулась она. – Давайте, идите, мне работать надо… И так с иностранцами мороки выше головы, убийцы им везде мерещатся, теперь и вас черт принес…
Переглянувшись в полумраке, они забрали ключи и двинулись к лестнице.
– Неспроста… – протянул Кацуба.
– Радио слушайте! – язвительно кинула им вслед девица.
Меж первым и вторым этажами на площадке стояли несколько человек – молча, только багрово мерцали огоньки сигарет. Мазура с Кацубой осветили фонариком, ослепив на миг, столь же молча расступились. Всей кожей Мазур ощущал угрозу, но обошлось, никто на них не бросился.
