— Да ничего.
— Значит, тугрики… — сказал Данил.
Огляделся. Машина Хиля и две Даниловых тачки стояли метрах в ста, у бывшего музея Ленина. Прохожих в крохотном неухоженном парке, примыкавшем к протоке реки Шантары, не было, как всегда в эту пору. Крутилась пара собачников, но довольно далеко, да и собачники были окрестные, давно примелькавшиеся — Данил здесь встречался не с одним Хилем и подступы изучил на совесть.
Он вернул Хилю идиотское послание с Нептуна, так и оставшееся непонятным. Обаятельно улыбнулся, повторил:
— Значит, тугрики…
И коротко, без замаха врезал собеседнику в солнечное сплетение. Взял за ухо и стукнул физиономией об собственное же Хилево колено, но легонько, так, чтобы не пустить крови. Сидел и ждал, когда коммерческий директор малость одыбается.
— Петрович, ну ты чего? — прохрипел Хиль, хватая воздух полной грудью.
— Смотрю я на тебя, паскуда, и жалею, что не утопил, — сказал Данил. — Так это еще не поздно оформить. Отпустили мы тебя живым, потусовался среди своих и воспрянул духом, а? Штирлиц сраный… Ты же на этой самой машине приезжал с Гнедым за моей девочкой, фотографиями ее стращали…
— Так это не я!
— Она ж номер заметила, козел ты недоделанный, — сказал Данил. — И описала вас с Гнедым довольно точно…
— Нет, быть-то я там был… Только наехать на нее Гнедому велел Бес. Мне отказываться, что ли, когда берут за водилу? Так и сказать — мол, я Черскому стучу, так что мне с вами, ребята, не с руки?
— А почему промолчал?
— Ну…
— Да потому, что все еще надеешься и рыбку съесть, и на хрен сесть, — сказал Данил. — Только не получится у тебя, потому что ты дерьмо, и кукарекать будешь исключительно по моему приказу… Двойной агент, мать твою… Кому нужна статуэтка, самому Бесу?
— Похоже… Тот мужик, что от «интеллигента», вроде бы отговаривал, да Бес же у нас самый умный…
— Кто поедет послезавтра забирать у нее сумку?
— Гнедой. С ребятами. На моей тачке… Вроде бы и тот мужик с ними собирался. Для подстраховки.
— А брать сумку вы, конечно, будете, когда она выйдет из дома?
— Ага, — Жора хотел ухмыльнуться, но вовремя передумал. — Вы бы толклись на рынке…
— Стратеги вы, я смотрю, — сказал Данил. — Только твоя машина будет?
— Может, две. Не решили еще. И возле дома пошлют кого-нибудь заранее потоптаться.
— Так, — сказал Данил. — А чем это вы, голубчики, решили меня отвлечь? Чтобы в то время меня гарантированно не было дома?
— Сукой буду, не знаю… — он заторопился: — Я так прикидываю, что-нибудь подпалят или устроят пальбу у какой-нибудь вашей фирмы, чтобы ты туда дернул…
— А пленку, конечно, отдавать не собираетесь?
— Гнедой сказал, нужно и дальше держать на крючке… Слушай, Петрович, очень уж Бес уверен, что вам настанет скорый звиздец…
— Потому ты и решил, что со мной можно вилять? — нехорошо усмехнулся Данил. — Гони подробности, курва…
…В свое время пансионат этот, носивший идиллическое наименование «Кедровый бор», был построен для отдыха умученных трудами праведными облисполкомовцев — в противоположной от зоны промышленных выбросов стороне, понятно. Были и кедры, и поросшие лесом сопки, нависшие над десятком уютных домиков, окольцованных надежной оградой. Потом Советы отменили вместе с их исполкомами, но к широким массам эта благодать, естественно, не попала, потому что массы здесь все равно не уместились бы. И пришел «Интеркрайт», но, в противоположность поручику Ржевскому из бессмертного анекдота, ничего не опошлил. Наоборот, еще более благоустроил и облагородил малость обветшавшие в последние годы угодья. Иностранных партнеров обычно возили именно сюда — тех, кто не интересовался ни рыбалкой, ни охотой, ни прочей экзотикой. Стол был хорош, напитков море разливанное, горничные отзывчивые. А поскольку «варяжские гости» в гордыне своей самонадеянно полагали, что сибирские варвары отроду не слыхали об искусстве под названием «промышленный шпионаж», они, как правило, болтали меж собою совершенно свободно. А пленочка вертелась…
Данил подождал, пока откроют зеленые ворота, проехал на территорию и притормозил у двухэтажного теремка-дирекции. Пробыв там минут двадцать, вышел и, насвистывая, направился к одному из коттеджей, этакой псевдорусской избе, бревенчатой, но крытой красной голландской черепицей. Примерно такую, должно быть, воздвиг бы голливудский режиссер, возьмись он экранизировать «Тихий Дон» со Шварценеггером и Джимми Ли Кертис в главных ролях. Впрочем, домики были недурны и нравились всем, как импортным визитерам, так и своим.
Он деликатно постучал, и дверь тотчас же открылась.
— Я вас в окно увидела, — сказала Марина.
Выглядела она уже не в пример спокойнее и симпатичнее — порой неполные сутки на капиталистическом довольствии способны творить с очаровательными женщинами, пусть и подавленными, сущие чудеса. А то ведь смотреть было на нее больно, когда Данил явился к ней домой за подробностями о кладе и Будде. Данил невольно окинул ее вполне мужским взглядом, что она, конечно же, отметила и самую чуточку встревожилась — видимо, решила, дуреха, что ее заставят тут же отрабатывать роскошь и комфорт постоялого двора. Села, попыталась прикрыть подолом колени, но из этого ничего не вышло.
— Какие впечатления? — спросил Данил светски.
— Ну, прелесть, конечно. Я думала, будет чуточку вульгарнее. Такие слухи ходят о ваших дачах, а здесь все вполне комильфотно…
— Это потому, что мы уже старые и оттого спокойные, — сказал Данил. — Пацанчики — те, действительно, пошуметь любят…
— Нет, правда, сказка…
«Кого и стоит пожалеть в этой жизни — подумал Данил, — так это таких вот тридцатилетних интеллигентов обоего пола. Институт она закончила году в восемьдесят восьмом, едва успела встать на ноги и малость оглядеться, заявился мордатый внучек известного в советской истории деда, расстреливавшего хакасов пачками чуть ли не в этих самых местах, — и завертелась либерализация, чуть ли не моментально отшвырнувшая гуманитариев к параше. Лева Костерин, правда, сухую корку не глодал, но любовнице при любом раскладе не особенно-то и много перепадает. Хотя телевизор наверняка ей Лева презентовал, очень уж контрастировал со всем прочим интерьером. Да и квартирку успела от советской власти получить. А тут на сером фоне скучной нищеты и клад замаячил. Как там у Юлиана? Девочка впервые увидела столько продуктов. Бедная девочка. А тут и продуктов не было перед глазами, разве что долетал упоительный запашок. Золота».
Марина чуточку напряженно молчала.
— Обслуга ходит на цыпочках? — спросил Данил. — Холодильник полный?
— Да, спасибо… Признаться, я холодильник очень активно осваивать взялась… Кое-что вообще впервые вижу.
— Будьте как дома, кухня не обеднеет, — махнул рукой Данил. — Все равно воруют по неистребимой советской привычке, как ни воспитывай… — Он закурил и широко улыбнулся. — Мариночка, ведь вы поросюшка. Вы очаровательная поросюшка, но все равно…
— Вы о чем?
— Понимаете, в такие игры стоит играть, когда играть умеешь… — сказал Данил мягко. — А вы не умеете. Был еще один московский телефончик, по которому Юлию можно выцепить при крайней нужде. Вот вы вчера глубоким вечером, учтя разницу во времени, ей и позвонили, — он кивнул в сторону голубого финского аппарата. — От него ведь провод не тянется непосредственно в город, все идет через коммутатор,
