говорил, гостиница неподалеку?
– Во-он там, - показал Шварц на тихую улочку. - На перекрестке где дом с зеленой крышей, налево. И пройти метров двести. Довольно приличное заведение по здешним-то меркам…
– Отлично, - сказал Смолин. - Сниму номера себе и вам, обживусь, осмотрюсь, поваляюсь без дела, отдохну, в общем… Ну что, на крыло?
Кот Ученый жестом подозвал официантку, направившуюся к ним по- провинциальному неторопливо. Смолин склонился к Инге, спросил тихонько:
– Как настроение?
– Бодрое и рабочее, - ответила она с азартным блеском в глазах. - Ох, какой я матерьяльчик забабахаю, все умрут от зависти, штабелями лягут…
– Кто б сомневался, - сказал Смолин искренне. - Ну, пока, малыш…
Оставшись в одиночестве, он спустился с лестницы (опять-таки из солидных плах, красиво обожженных паяльной лампой и должным образом лакированных), мельком глянул вслед поворачивавшей направо на перекрестке белой «Тойоте» и не спеша двинулся по тихой улочке, насвистывая. «Пришел король шотландский, безжалостный к врагам, погнал он бедных пиктов к скалистым берегам. На вересковом поле, на поле боевом…»
Улочка была тихая, окраинная, с начинавшейся неподалеку тайгой. Не особенно и презентабельные частные домики по одной стороне, по другой - обшарпанные «хрущевки» и в самом конце, у неширокого перекрестка - два дома вовсе уж древнего облика, явно разменявшие вторую сотню лет. Двухэтажные, небольшенькие в царские времена, несомненно, служившие каждый владением одной-единственной семьи - а потом, как и следовало ожидать, превращенные в «многоквартирные» для победившего пролетариата. Вряд ли образовавшиеся квартиры оказались особенно удобными - небольшие домики, наверняка спланированные без расчета на превращение в будущие коммуналки.
Где-нибудь в Шантарске подобные строеньица очень быстро перешли бы во владение новых русских - но здесь, в глуши, на них явно никто не покушался, никаких признаков того. Видимо, по меркам здешнего бомонда проще и дешевле было бы построить с нуля приличный коттеджик (Смолин видел на другом конце города подобный поселочек), нежели вкладывать кучу денег в реконструкцию и перестройку обветшавших коробок.
Вблизи реальность оказалась еще унылее. Жестяная крыша неопределенного, буро-коричневого цвета прохудилась в нескольких местах, от крыльца остались лишь полукруглые каменные ступени, а вместо металлических перил торчали жалкие пеньки, похоже, пребывавшие в таком виде не один год: ну да, былые годы, угар охоты за цветными металлами… Только два окна слева на втором этаже могли похвастаться наличием стекол, с остальными обстояло гораздо плачевнее: в других где стекла в выбиты, где вообще вынуты рамы целиком кем-то хозяйственным. Сквозь проемы видно, что внутри, в комнатах (уродской планировки, явно перегороженных как попало после революции простым деревянными щитами) ничегошеньки и не осталось, хозяева давным-давно выехали.
Над входом, правда, сохранился полукруглый железный козырек того же цвета, что и крыша, поддерживаемый затейливыми решетками из чугуна. Как антиквар, Смолин именно это оценил в кое-какие, достаточно интересные деньги: такие вещи можно в два счета спихнуть тем, кто строит коттеджи. Правда, овчинка выделки не стоит, нет смысла искать способ их легально выломать и везти в Шантарск - прибыль, в общем, мизерная. Будь они в Шантарске, еще стоило бы озаботиться.
Точно так же непоправимо пострадал от времени каменный барельеф над входом - еще угадывалось, что это профильное изображение головы древнегреческого воина в характерном шлеме с высоким гребнем, но состояние опять-таки плачевное. Похоже что воина на протяжении нескольких поколений обстреливали из рогаток шариками от подшипников все местные огольцы…
– Интересуетесь?
Голос был, в принципе, доброжелательный. Смолин повернул голову. На ветхой лавочке справа от входа сидели двое мужичков в трениках и майках, меж ними размещалось с дюжину пустых и неоткупоренных бутылок пива, растерзанная копченая рыба на газетке, а еще…
Смолин мгновенно сделал стойку, как хороший охотничий пес схвативший ноздрями запах дичи. Моментально отлетели вялость и равнодушие, он был собран, цепок, зорок - Антикварий на охотничьей тропе… которая иногда, что греха таить, оборачивается тропой войны.
– Да вот, интересуюсь, - сказал он нейтральным тоном.
– Не из музея будете? Вроде ждал вас покойничек…
Смолин по-прежнему был в костюме, при очках и берете. Самый что ни на есть интеллигентный облик - и не только с точки зрения местных аборигенов.
– Интересно, а как вы угадали? - с ходу начал он импровизацию.
– А чего гадать? Видок у вас ненашенский, насквозь столичный, - охотно вступил в разговор тот, что заговорил с ним первым. - У нас таких модных очечков не найдется, а беретку я в последний раз видел году в семидесятом, потом как-то незаметно из моды вышла…
Не напористо, но целеустремленно Смолин нацелился присесть рядом - и один подвинулся, освобождая ему место. Усевшись, он присмотрелся. Оба аборигена ничуть не походили на бомжей - но определенно принадлежали к народу простому и незамысловатому, разряда пролетариев от сохи. Судя по пропорции пустых и нетронутых бутылок, они намеревались не вульгарно нажраться, а хорошо посидеть. По куруманским меркам.
Но эта штуковина, стоявшая на уголке газеты, набитая окурками…
– Пиво будете?
– Да не отказался бы, - сказал Смолин. - Много не стоит, мне еще работать, а бутылочку в самый раз, если не жалко…
– А чего тут жалеть? От одной не обеднеем, не бичева… - его собеседник ловко сковырнул пробку о край скамейки и подал бутылку Смолину. - Из горла сумеете, товарищ интеллигент?
– На халяву-то что ж не суметь… - сказал Смолин с благожелательной улыбкой и отпил немного. - Празднуете что?
– Избавленье от этой халабуды, - сообщил второй, кивнув на дом, точнее, на те оконные проемы, из которых были старательно вынуты рамы. - Продал вот квартирку, пока за нее деньги давали, а не по морде, добавил, крутанулся - и взял двушку в нормальной панельке, на Добролюбова. По метражу почти так на так, зато по удобству жизни…
В течение следующих пяти минут Смолин выслушал массу нелицеприятного про эти два дома в частности и район вообще: это конец города, по уверению его собеседников, откровенно загибался. Оживленное строительство переместилось на восток и юго восток городка, на здешнюю окраину фактически махнули рукой - и тэпушка выслужила все сроки, отчего крякала чуть ли не каждый день, так что свет отрубало надолго, и водопрод на отрезке в добрых полкилометра пришел в совершеннейшую негодность. Власти, как им и положено, не чесались и мышей не ловили. Одним словом, райончик сей вымирал, и те его обитатели, кто не мог похвастать частным домиком (в котором все же имеются и колодец, и печка с дровами) понемногу разбегались при малейшей возможности…
– Вот, вчера переезжали… - собеседник показал пальцем.
И точно, возле крыльца громоздился всякий хлам: отслуживший свое холодильник, стулья-табуретки, признанные недостойными новой квартиры, кипы старых газет и журналов и тому подобный хлам, имеющий свойство копиться в устрашающих количествах, подлинный объем которых обнаруживается только при переезде.
– Все разъехались, - поддакнул второй. - Один только Профессор и остался. Ждет неизвестно чего, обормот, как будто квартира в цене поднимется. Упасть цена может, а вот подняться - хрен.
– Это точно, - веско кивнул дружок.
– У вас что, настоящий профессор имеется?
– Да ну! Кликуха такая. Сынок покойного Лобанского… вы ж к Лобанскому
