вполне здоровые рефлексы, других и ожидать не следовало.
– А в чем, собственно, помощь должна заключаться? – осторожно поинтересовался Ролдугин.
Смолин широко улыбнулся:
– Самое смешное – в том, чтобы соблюдать законы. Скрупулезно и бдительно. Не дать, скажем,
– А убийца? – почти сразу же спросил Ролдугин.
– Убийца… – задумчиво протянул Смолин. – Есть у меня подозрение, что на убийцу можно будет выйти в
Они переглянулись. Реплик не последовало. Ролдугин сказал решительно:
– Но если окажется, что вы…
Смолин сказал почти весело:
– Ну да. Если окажется, что я вас обманул и на самом деле решал с вашей помощью свои собственные дела, вы меня, по Андерсену, зажарите, ошпарите, задушите… и что там еще. Согласен заранее. Хоть с кашей ешьте… но ведь не придется. Правда, не придется. Такая уж игра. Я вам сейчас, не называя никаких имен, просто-напросто расскажу сказочку. Жил-был торгаш, без особых деловых способностей, но с пребольшими амбициями. Дрянь человек. И жил еще…
Глава девятая
Вышел немец из тумана…
Задумчиво шагая к машине безлюдной тенистой аллейкой, Смолин после короткого анализа ситуации решил, что все же добился определенных успехов. Некоторая настороженность у этих ребят не пропала, но лед, в общем, тронулся. Можно на них полагаться, если что – а полагаться, чует душа, в самом скором времени придется. Главное, они с лету поняли и согласились с той опасностью, которую Смолин им открыто озвучил: в «Рапире» слишком многое было замкнуто на Шевалье, Шевалье был Личность, а теперь… Можно ожидать возникновения группировок и борьбы за лидерство – не оттого, что одни будут хороши, а другие плохи, боже упаси, все иначе. Одни хотят идти к благородным целям
– Эгей!
Смолин резко остановился.
Метрах в пяти впереди, на безлюдной тихой аллейке, стоял человек, преграждая ему дорогу. Левой рукой он прижимал к лицу платок, так что видны были только глаза, а правой медленно поднимал пистолет – классический парабеллум, машинально отметил Смолин опытным глазом.
Не было ни страха, ни удивления, никаких других эмоций – совершеннейшая пустота в голове. И спина моментально стала мокрой… И в животе что-то противно, будто рвотный позыв,
Пистолет щелкнул едва слышно – но Смолин с нереальной четкостью слуха расслышал и
Вот тут-то эмоции и обрушились, как кирпич на голову – несказанное облегчение, нешуточная ярость, все вместе. Мокрым от противного липкого пота был и затылок, не только спина. Выпустив сквозь зубы семиэтажную матерную конструкцию, Смолин сделал шаг вперед (со злостью отметив некоторую слабость в коленках), спросил недобро:
– Ты что, Митенька, умом поехал? За такие шуточки и в торец получить недолго…
И большим усилием воли сдержался – хотелось и в самом деле влепить в пятак с разворота.
Митя Журанков (многолетняя партийная кличка среди своих – Зондер) стоял, покачиваясь с пятки на носок, и никакого раскаяния на его роже не наблюдалось, наоборот, даже присутствовало некоторое удовлетворение. Светлоглазый крепкий блондин, на голову выше Смолина – этакий «характер нордический, истинный ариец», грязным бы сапогом его по роже…
– Точно, Зондер, так и по шее получить недолго, – сказал Смолин сварливо, уже остывая. Рубашка, впрочем, все так же липла, к спине.
– Дядя Вася, – сказал Зондер без тени улыбки. – А будь пушечка настоящая? Убедился, чего стоит жизнь наша непутевая? Копейки одни…
Именно эта серьезность Смолину и не понравилась больше всего. Он присмотрелся – нет, Зондер был трезвехонек, он вообще пил мало и редко, а наркоты тем более сроду не употреблял.
– Остыл?
– Предположим, – сказал Смолин сердито.
Шагнув вперед, Зондер совершенно дружески приобнял его за плечи и произнес весело:
– Ну давай тогда на лавочке посидим, потолкуем…
Не сопротивляясь нажиму довольно мускулистой конечности, Смолин сделал несколько шагов к лавочке, и они уселись бок о бок. Смолин вполне овладел собой, он это чувствовал, вернулся в обычное свое состояние зоркой настороженности, автоматом включавшейся в таких вот ситуациях.
– Как там у классика, дядя Вася? – безмятежно продолжал Зондер. – Человек не просто смертен, а внезапно смертен… Подумай сам: вместо меня мог бы и урод с настоящей пушкой оказаться. Да запросто.
Смолин молчал – по той простой причине, что в иных ситуациях не разговор, а именно глухое молчание начинает собеседника раздражать, нервировать, он на ходу перечеркивает сложившиеся в голове планы, кое-какие преимущества теряет…
Краешком глаза наблюдая за соседом по лавочке, он убедился, что поступил правильно. Зондер был чуточку ошарашен, не того ждал, определенно…
Достав сигареты, Смолин преспокойно задымил, равнодушно уставясь куда-то в пространство. Преспокойно ждал… хотя нет, не так уж спокойно. Как любого, его неприятно изумляли давным-давно знакомые люди,
Лет на восемь моложе Смолина. Служил десантником в Афгане, откуда вернулся с парой медалей, парой контузий и определенно съехавшей крышей. В перестройку прибился к рэкетирам, но уже через пару лет с этим занятием завязал – по той простой причине, что оказался чересчур отмороженным и непредсказуемым даже для тогдашних шантарских братков, в массе своей ребятишек простых и незатейливых. По достоверным отзывам, к Зондеру порой боялись спиной поворачиваться – вовсе не потому, что он что-то такое говорил или делал, просто, как признавался гораздо позже Смолину один из этих парней, благополучно выбившихся в респектабельные, «смотришь на него и видишь, что извилины прочно перемкнуло». Что ж, люди такие вещи чуют нутром, нюхом, инстинктом, Смолин касаемо Зондера по себе знал.
Так и крутился с тех пор – то в крайне туманных
