– Поверят ему, поверят, – сказал Смолин. – Не сомневайся. Ментам будет только в кайф, если какой-то чудак даже без битья и уговоров на себя нераскрытое дело повесит. У нас по кражам барсеток из машин ситуация обстоит не ахти – сплошные висяки… а тут менты раскрывают не просто кражу банальной барсетки, а кражу предмета ба-альшой культурно-исторической ценности, ценою в четверть миллиона рубликов… Так что не сомневайся, подметут тебя быстренько.
– И расколют, как сухое полено, – рявкнул Врубелю в ухо Глыба. – Ты ж – дерьмо, ты расколешься в два счета… И топтать тебе зону, чувырло корявое. А в зоне такую шелупонь, как ты, сто процентов, в пидора пристроят еще в изоляторе… Для зоны характер нужен, вон как у Васьки – а у тебя, я моментально рисую, вместо характера мешок с дерьмом… И будешь ты рачком стоять по двадцать раз на дню…
Врубеля натуральным образом
Глыба философски протянул:
– И послужит твоя жопа зэкам верой и правдой… Ты не переживай, говорят, поначалу трудно, а потом привыкают. Ты еще сам за пачку чаю будешь очко желающим подставлять…
Смолин подхватил, не давая передышки:
– Ладно. Предположим, ты каким-то чудом отмотаешься. Бывают на свете чудеса… Ну и что с того? Газеты с ящиком эту историю будут полоскать недели две, я тебе гарантирую. Отделаешься условным сроком… вот только из профессии выпадешь, как кирпич с крыши. О чем я тоже позабочусь в меру своих скромных силенок. Много мы по ходу нашего веселого ремесла друг другу подстав и подлянок делаем, чего уж там… но чтобы посылать бандюков у коллеги по ремеслу ценные вещи красть… Ты ж себя знаешь, Врубель, в глубине души. Знаешь, сколько ты дерьма людям сделал. Хрен они на тебя забьют после
– Вася! – выкрикнул Врубель прямо-таки душераздирающе.
Смолин видел, что клиент в полной
– Ну, чего тебе еще? – брезгливо отозвался он.
– Шевалье… Я тут ни при чем… Я бы
Одним прыжком Смолин оказался у стола, навис над ним, впился яростным взглядом:
– А кто – при чем? Ну? Что знаешь, падло?
– Да не знаю я точно… Вспомнил просто…
– Ну? – рявкнул Смолин.
– Мы говорили как-то насчет «Рапиры»… Я же чуточку знаю старика… знал, то есть… старик был упрямый… Я так и сказал тогда Эдику… А он усмехнулся и ответил: «Препятствия для того и существуют, чтобы их преодолевать». Примерно так… А Зондер сказал: «Достоинство стариков в том, что они к могилке близехонько». И улыбочка у него при этом стала такая, что… они так переглянулись, что…
– А ты их не спрашивал
– Я ж не дурак, Вася, – сказал Врубель, глядя на него снизу вверх отрешенно и скорбно. – Побоялся просто… Ты ж Зондера знаешь не хуже меня – шизо законченное… И Эдик шутить не любит…
– Ага, – сказал Смолин. – И только тогда до нашего прекраснодушного интеллигента дошло, во что он вляпался? Да?
– Вася, я бы сам в жизни…
Веревки сейчас можно было вить из этой мрази. Смолину кровь стучала в виски, хотелось вмазать так, чтобы зубы брызнули – но не было времени на эмоции и чувства.
– Это наверняка Зондер… – прямо-таки блеял Врубель. – Точно… Я в жизни бы не согласился, знай наперед…
– Ну да, – сказал Смолин. – Натура у тебя тонкая, артистическая, а душа нежная, как цветок «бараньи муди»… – он взял Врубеля за рубаху, рывком притянул к себе, потом отпустил, так что тот плюхнулся на стул и наверняка полетел бы затылком вперед вместе с мебелью, не подхвати его Глыба.
– Ты хоть понимаешь, что тебе кранты, суслик? – зловеще поинтересовался Глыба. – Что мы тебя уроем законнейшим образом, как шведа под Бородином? Не слышу?
– Д-да…
– Что – да?
– П-понимаю…
– А выпутаться благополучно из всей этой истории хочешь? – спросил Смолин.
У Врубеля уже не было сил говорить. Он просто-напросто энергично кивал – безостановочно, с невероятной надеждой в глазах, с невыразимым стремлением к воле, к жизненному спокойствию. Смолина перекосило от омерзения, но он держался.
– Ладно, – сказал он жестко. – Есть у тебя
Врубель кивал, глядя на него с ужасом. Смолин, подумав, налил ему еще лафитничек – а то, чего доброго, загнется от инфаркта – придвинул и сказал:
– Слушай внимательно, рыло…
Глава шестая
Сенсации – хлеб прессы
Ожидание оказалось мучительным, тяжким. Смолин едва высидел полчаса в машине, ерзал, как на иголках, выходил пройтись, сигареты палил одну за одной. Тетка, хвостом ее по голове, киоск открывать не торопилась – возилась с пачками свежепоступившей прессы, раскладывала стопки, ведомостями какими- то шуршала. Потом принялась развешивать свежие номера, цепляя их скрепками к протянутым поперек витрины веровочкам. Завидев знакомую газету, Смолин не выдержал: выскочил из машины, подошел чуть не бегом, уставился на толстый еженедельник с цветными фотографиями: они частенько дают на первую полосу анонсы особо завлекательных материалов…
Ага!!! Повыше большущей фотографии очередной какой-то звездульки, застигнутой шустрым папарацци в тот пикантный момент, когда у нее задралось куцее платьишко и трусики предстали во всей своей скудной красоте… Повыше снимка балдого в зюзю более-менее известного политикана…
Большие сиреневые буквы во всю ширину страницы: «ШАНТАРСКИЙ МЕНТ ГОНЯЛСЯ ЗА ПРИВИДЕНИЯМИ». Ур-ра, корсиканцы!
У Смолина наконец-то камень с души упал. Он стоял у витрины, улыбаясь во весь рот блаженной улыбкой дебила, не думая, какое впечатление производит на подошедших к киоску покупателей. Увидев, что тетка распахнула наконец окошечко, спохватился, шагнул вперед, нагнулся:
– Мне вот эту… и эту… и эту…
Кинулся назад к машине, забыв о сдаче. Тетка завопила ему вслед, ее поддержали стоявшие у киоска, он вернулся, схватил с пластмассового блюдечка сдачу и почти бегом вернулся к машине, на ходу запихивая деньги в карман джинсов. Мелочь раскатилась по асфальту – он не обратил внимания.
Плюхнулся на сиденье, торопливо развернул столичную газету на указанной странице. Ага, целый разворот, две полосы, и фотографий с полдюжины… Смолин пробежал статью, перескакивая с пятого на десятое. Потом уже, убедившись, что дела обстоят прекрасно, принялся читать медленно и вдумчиво, смакуя каждую строчку.
В статье живописно и подробно, насквозь ерническим тоном – что в
