спросил:
– А вы, милейший, умеете обращаться с оружием?
– Помилуйте! – даже чуточку оскорбился Серж. – Еще в России участвовал в стрелковом клубе, призы имел… И здесь посещаю тиры регулярно. В
Бестужев вынул браунинг и отдал Сержу, отметив, что тот и в самом деле взял оружие со сноровкой человека привычного, бросил беглый взгляд, чтобы убедиться в положении предохранителя, опустил в карман…
Впрочем, он не сожалел, что отдал браунинг. Потому что безоружным вовсе во остался. В кармане брюк у него лежал заряженный во все гнезда английский револьвер «Бульдог», весьма
– Да объясните вы, в конце концов, что за персона ко мне придет на встречу? – спросил он требовательно.
– Я вам все на месте объясню, – твердо ответил Серж. – Извините, вы же офицер, должны понимать, что такое приказ… У меня приказы самые точные и недвусмысленные, обязан им следовать… Времени более чем достаточно, я вам сначала дам прочитать интереснейшие материалы, а потом, когда изучите, все и объясню, как велено Аркадием Михайловичем…
– Ладно, ладно… – проворчал Бестужев, притворяясь раздосадованным. – Уж потом я с Аркадием Михайловичем поговорю подробно и обстоятельно касаемо его привычек…
– Воля ваша! – воскликнул Серж. – Как вам будет угодно! А сейчас я строгим инструкциям должен следовать, вы уж не держите на меня сердца… Приедем скоро, пустяки остались…
Бестужев плохо знал Париж – но кое-какое представление о нем все же имел. Вокруг давно уже тянулась несомненная окраина города – отдельно расположенные виллы, парки, небольшие домики с обширными огородами… где-то за внешними бульварами… но линию городских укреплений они еще не миновали… Вожирар? Отейль? Пасси? А какая, собственно, разница?
– Ну вот, уже и приехали… – облегченно вздохнул Серж.
В сгущавшихся сумерках экипаж проехал по неширокой аллее и остановился у кованых решетчатых ворот. Подобная же ограда окружала небольшую двухэтажную виллу, более похожую на дом с мезонином – прямо-таки миниатюрную, едва ли не игрушечную, чем-то походившую на вычурное пирожное с противня кондитера. Идеальное местечко для устройства любовного гнездышка… или для потаенных встреч, свойственных людям их ремесла. Тишина, уединение, совершеннейшее отсутствие всех и всяческих соседей, а также дорог с оживленным движением… Тут хоть из пушки пали…
Серж остался в экипаже – а глядя на него, и Бестужев. Тем временем Шарль, он же Пантюшка, проворно распахнул ворота, вновь запрыгнул на облучок и довез их до самого крыльца. Ни одно окно в крохотном красивом домике не горело.
– Пожалуйте, – сказал Серж, и Бестужеву вновь послышалось в его голосе нескрываемое волнение.
Он вылез. Показалось ему, или на втором этаже от окна проворно отпрянула тень, более темная, чем окружающий ее сумрак? В самом ли деле это было бледное пятно лица? Кто ж знает, могло и показаться…
– Позвольте, я первым, – заторопился Серж, обгоняя его на крыльце. – В доме никого, нужно еще свет зажечь…
Распахнув входную дверь, он чиркнул восковой спичкой, высоко ее подняв. Миниатюрная прихожая, вполне соответствующая по пропорциям кукольному домику, неразличимые картины на стенах, слева лестница на второй этаж, справа две двери… Туда Серж и двинулся впереди Бестужева, освещая ему дорогу, приговаривая:
– С освещением заминка, никак не соберемся наладить… И газовая магистраль далеко проходит, и электрические провода тянуть – в копеечку встанет… Не столь уж часто и используем, вот и обходимся по старинке, канделябрами… Сюда пожалуйте.
Бестужев осторожно шел следом. Походило на то, что Серж в который уж раз брешет как сивый мерин – на стене слева и справа Бестужев мимоходом углядел предметы, как две капли воды походившие на газовые рожки для освещения, и, судя по отсутствию видимых следов какого бы то ни было вторжения мастеров, рожки установлены давненько… как этот факт связать с тем, что газовая магистраль «далеко»?
– Вот здесь мы его и подождем, – сказал Серж.
Он подошел к столу, чиркнул второй спичкой и ловко зажег керосиновую лампу с вычурным розовым абажуром, более уместную в будуаре кокетки, нежели в достаточно строго обставленном кабинете, где они, насколько можно ориентироваться, сейчас находились. Лампа осветила стол, на коем лежала довольно толстая папка уныло-канцелярского вида, а еще стояла бронзовая пепельница в виде кленового листа.
– Располагайтесь, господин ротмистр, – сказал Серж. – У вас примерно три четверти часа, чтобы изучить бумаги, а их там немало, так что приступайте уж. А потом поговорим…
Лампа освещала только стол, а все остальное было погружено во мрак – но Бестужев успел заметить, что, кроме той двери, через которую они сюда вошли, имеется еще одна. Когда он сядет, дверь эта окажется точнехонько у него за спиной. А ему, соответственно, выпадет сидеть в круге света посреди тьмы, как… Как
– Вы уж не теряйте времени, – настойчиво сказал Серж. – Вам нужно успеть, уложиться…
– Да, конечно, – сказал Бестужев.
Нарочито шумно отодвинул стул, но садиться не спешил – что-то расхотелось ему поворачиваться спиной к Сержу с его двумя пистолетами в карманах пиджака и вдобавок непонятными бумагами, оттопыривавшими внутренний карман…
– Не возражаете, если я вас на какое-то время оставлю одного? – спросил Серж. – Тут есть кухонька, спиртовка и все такое… Вы ведь не откажетесь от пунша?
– Никоим образом, – сказал Бестужев.
– Вот и прекрасно, – сказал Серж. – Вы читайте, читайте, я тем временем похозяйничаю…
Его голос прямо-таки
– Да, конечно, – сказал он совершенно спокойным, даже беззаботным тоном. – Сделайте одолжение…
Серж вышел, чересчур шумно хлопнув дверью.
Оставшись в одиночестве, Бестужев так же нарочито шумно отодвинул стул еще подальше от стола, уселся. Со своего места он не дотянулся бы до папки, но и не собирался этого делать. Если худшие его предположения верны, папка играла ту же роль, что кусочек сыра в крысоловке, а значит, ею следовало пренебречь…
Опустив руку в карман брюк, он достал револьвер, небольшой тяжелый, положил руку с оружием на колени и крепко зажмурился, отвернув к тому же лицо от стола с лампой – чтобы глаза, когда их придется открыть, уже попривыкли к окружающему мраку…
И обратился в слух. Не исключено, что от этого зависела жизнь. Тишина стояла совершеннейшая,