почте чек на пятьсот долларов. Всю ее одежду продали. В восемнадцать лет Виктория попала в этот бизнес.
До тридцати лет она продвигалась вперед. Вместе с Кит они переехали в крошечную квартирку с двумя спальнями в Нижнем Ист-сайде, на улице, заполненной индийскими ресторанчиками и полуподвальными «кондитерскими магазинами», где торговали наркотиками. Подруги кроили и шили, пока у них не начинали слипаться глаза. Потом они ходили по вернисажам и тускло освещенным ночным клубам, где плясали до трех ночи. Виктория едва зарабатывала на то, чтобы оплачивать расходы и на жизнь, но это было не важно. Она знала, что большой успех ждет ее впереди, а пока довольствовалась тем, что живет в этом городе и занимается тем, о чем мечтала.
А затем Виктория получила первый большой заказ от «Бенделса», универмага, который поддерживал молодых, прокладывающих себе дорогу дизайнеров. Это стало еще одним поворотным пунктом в ее судьбе – заказ был так велик, что Виктории выделили уголок на третьем этаже, с ее именем и логотипом на стене. Но существовало одно препятствие. Стоимость производства этой одежды требовала огромного вложения наличных, более чем двадцати тысяч долларов, а их у Виктории не было. Она попыталась занять деньги в трех банках, но в каждом из них операторы терпеливо объясняли, что для получения займа необходимо иметь дополнительное обеспечение, например дом или машину. Их можно продать и вернуть деньги банку в случае, если ей не удастся выплатить заем.
Виктория не находила решения этой головоломки, но однажды ей позвонила Мирна Джеймсон и предложила связаться с неким Говардом Фрипплмейером. Он подонок, пояснила Мирна, настоящий жук, но работает в этом бизнесе уже тридцать лет и способен ей помочь.
Говард Фрипплмейер оказался именно таким, как сказала Мирна, отчасти хуже. Их первая встреча состоялась в кафе, где Говард поглощал сандвич с копченой говядиной, даже не вытерев горчицу, скопившуюся в уголках рта. На нем была коричневая одежда, и он носил накладную челку. Покончив с едой, Говард взял свой экземпляр «Дейли ньюс» и на пятнадцать минут исчез в мужском туалете. Виктории очень хотелось расплатиться по своему счету и сбежать, но она находилась в отчаянном положении.
Вернувшись, Говард заявил, что считает Викторию хорошей инвестицией – у нее есть потенциал. В течение следующего года он вложит в компанию Виктории восемьдесят тысяч долларов; взамен Говард хотел получить тридцать процентов от ее прибылей. Виктория сочла это удачной сделкой. Говард внушал отвращение неприятным характером, к тому же от него исходил странный резкий запах, но Виктория знала, что ей с ним не спать. И она нуждалась в нем.
– Позволь мне позаботиться о деньгах, дитя, – сказал он, закуривая десятую сигарету «Парламент». – Твое дело – мода. Я в этом бизнесе тридцать лет и понимаю творческих людей. Когда вы думаете о деньгах, у вас все идет вкривь и вкось.
Виктория кивнула. Она доверилась Говарду по недостатку опыта. Говард перенес ее мастерскую в большую комнату в здании на Седьмой авеню, где по коридорам, выкрашенным унылой серой краской, гуляло эхо, а чтобы попасть в женский туалет, требовался ключ. От здания исходил дух отчаяния, несбывшихся обещаний и надежд, но после работы в крошечной квартирке Виктория расценивала это помещение как огромный шаг вперед.
Одежда ее продавалась. Говард сказал, что компания должна получить за год двести тысяч долларов – ошеломляющую сумму.
– Разумеется, до вычета моих восьмидесяти тысяч плюс моих тридцати процентов: шестьдесят тысяч плюс восемьдесят – всего сто сорок.
Это казалось Виктории несправедливым, но, слишком робкая, она не спорила.
– Да он просто грабит тебя! – воскликнула Кит. По соседству с ними жила сотрудница банка, и однажды вечером Виктория рассказала ей о сложившейся ситуации.
– Так дела не делаются. – Женщина покачала головой. – Ты в нем не нуждаешься. Все очень просто – спрос и предложение. Ты все можешь делать сама.
Существовала только одна проблема: как избавиться от Говарда на законных основаниях? Обрадовавшись решению своих денежных проблем, Виктория подписала контракт и взяла на себя обязательство платить Говарду тридцать процентов до конца своей жизни.
Ей предстояло навсегда остаться рабыней Говарда. Сокрушаясь о своей глупости и мучаясь бессонницей, Виктория размышляла, есть ли способ отделаться от Говарда, не нанимая для этого киллера. Виктория поклялась, что если найдет решение, то никогда уже не свяжется с партнером…
А затем Говард сделал нечто странное – открыл в здании через дорогу новую компанию по производству одежды.
Это было удивительно, но Виктория не слишком о том задумывалась, поскольку таким образом освобождалась от него. Каждое утро он приезжал в мастерскую с Лонг-Айленда – в дешевом тренче, с картонной коробкой и «Дейли ньюс». В коробке всегда находились три кофе и булочка. Первым делом Говард брался за телефон и три часа вел переговоры, потом шел в кафе обедать. У него, вероятно, было множество приятелей в швейной индустрии, и он разговаривал с ними часами. Виктория недоумевала, как им при этом удается выполнять какую-то работу. Она принципиально не обращала внимания на босса, но мастерская состояла из одной большой комнаты, поэтому деться от Говарда и его разговоров было некуда. А когда он наконец освобождал телефон, то инспектировал ее рисунки.
– Это не годится, – говорил Говард. – Кто будет носить это в Миннесоте?
– Говард, я сама из Миннесоты. Я пытаюсь отойти от Среднего Запада…
– Чего ради? Чтобы поместить пару красивых фотографий в «Вог»? Продаже одежды красивые фотографии в «Вог» не способствуют. Необходимость что-то надеть на встречу с дружком субботним вечером – вот это помогает продавать одежду. И ничего открытого не нужно. Парням нравится видеть своих девчонок в милых и скромных нарядах…
– А я хочу видеть свою одежду именно в «Вог», – горячо шептала она. – И увижу, обещаю тебе…
Затем Говард наклонялся к ней, окутывая своим фирменным запахом, и улыбался. Его зубы с серым налетом, казалось, не знали прикосновения зубной щетки.
– Ты хоть раз видела модельеров «Вог»? – спрашивал он. – Халстона, Клайна… даже Скааси, который был Исаакс, но решил писать свое имя наоборот… все они педерасты-евреи. Ты видела среди них хоть одну женщину-дизайнера? Да ни в жизнь. А все потому, что когда дело доходит до моды или до чего-то другого важного – фильмов, архитектуры, живописи, – все лучшие – мужчины. И на то есть причина…
Говард никогда не пояснял, что же это за причина, а Виктория никогда не спрашивала. Ей не хотелось услышать ответ.
Вместо этого, мысленно кляня его, она возвращалась к эскизам. «Когда-нибудь…» – думала Виктория. И говорила себе, что, если заработать для Говарда достаточно денег, он, быть может, сгинет и оставит ее в покое.
И однажды он так и поступил. Не приехал утром, а явился около четырех часов дня. Так продолжалось несколько недель, и Виктория, радуясь избавлению от его ежедневного присутствия, не интересовалась, в чем дело. Но заметила, что, как бы поздно она ни засиживалась, Говард всегда оставался в мастерской после ее ухода.
Еще через несколько недель Виктория встретила на улице Мирну Джеймсон.
– Так, значит, Говард разместил твои вещи в «Дресс барн»? – спросила она.
Виктория с удивлением посмотрела на нее и покачала головой, полагая, что Мирна ошибается.
– Это должен быть какой-то универмаг. Возможно, «Блумингдейл»…
– Милая! – фыркнула Мирна, касаясь запястья Виктории. – Я знакома с твоими вещами. Я где угодно узнаю твой почерк. Это же моя профессия как-никак.
– Но это исключено, – возразила Виктория.
– Я знаю, что видела. В воскресенье я побывала в магазинах «Дресс барн» в пяти районах, и в каждом стояли кронштейны платьев, очень похожих на твои. К ним даже прилагались кружевные перчатки с бархатными ленточками… И что это за новая компания, которую Говард открыл через дорогу, в четырнадцать одиннадцать?
Виктория машинально покачала головой. В Швейном квартале дома называли по номерам, и здание номер 1411 по Бродвею считалось самым сомнительным в этом районе. Огромное количество одежды, словно рабы, продавалось здесь с аукциона оптовикам сетевых магазинов; об этом строении, уродливом
