выбросить газеты, но она присоединит вырезки ко всем остальным, когда-нибудь перечитает их снова и посмеется. Даже если не посмеется, не важно, потому что она уже не будет дизайнером. А если Виктория не будет дизайнером, тоже не важно: значит, она умрет.
Виктория посмотрела в окно и вздохнула. Она, вероятно, слишком стара, поэтому видит мир только в белом и черном цветах и считает, что ей лучше умереть, если она не может быть модельером. Но именно это чувство не покидало Викторию всю жизнь, начиная с восьми лет, когда, сидя в приемной дантиста, она впервые взяла в руки журнал «Вог» (ее дантист, позднее поняла Виктория, видимо, был более элегантным, чем она полагала). И, разглядывая страницу за страницей модную одежду, Виктория вдруг перенеслась в другой мир – туда, где, казалось, представлялись безграничные возможности для воплощения всех ее фантазий. А затем медсестра назвала ее имя. Подняв глаза, Виктория осознала, что сидит на зеленом литом пластмассовом стуле в комнатке с облезлыми стенами горчичного цвета. Вначале она увидела все детали обстановки отчетливо, как под увеличительным стеклом, и ее осенило. Виктория никогда не испытывала столь сильного чувства и тотчас поняла, что именно для этого она и создана. Чтобы стать модельером. Это ее судьба.
Она была чудачкой, но тогда еще не понимала этого. Ребенком и подростком Виктория думала, что все похожи на нее и, как и она, точно знают, чего хотят в жизни. Виктория помнила: даже в десять лет она уверенно говорила другим детям, что хочет быть модельером, хотя понятия не имела ни о том, как этого добиться, ни о том, что такое моделирование одежды…
И это детское невежество, возможно, сослужило ей добрую службу. Виктория встала и начала ходить по восточному ковру перед камином. Это детское невежество позволило ей смело осуществлять свою безумную мечту. Сейчас она не дерзнула бы на это.
Виктория покачала головой, с нежностью вспомнив свои первые дни в Нью-Йорке. Новизна всегда волновала и возбуждала ее. Даже скудость средств не пугала, ибо она решила: есть только один путь – наверх. В те первые нью-йоркские дни город, казалось, помогал ей осуществить мечту. В восемнадцать лет Виктория приехала сюда учиться в художественной школе и как-то ранней осенью, когда еще не холодно, но в воздухе ощущается дыхание зимы, совсем как сегодня, ехала в метро, и какая-то женщина спросила, где она купила свой пиджак. Виктория посмотрела на мелированные волосы пассажирки, на ее костюм процветающей женщины, на белую блузку с воротничком в виде маленького галстука-бабочки, модного тогда, и заявила с дерзостью молодости:
– Я сама сшила его. Я дизайнер одежды.
– Если вы дизайнер одежды, – недоверчиво сказала женщина (вполне объяснимое недоверие, подумала Виктория; плоскогрудая, как мальчишка, она выглядела гораздо моложе своих восемнадцати лет), – то приезжайте ко мне. – Порывшись в своей сумочке от Луи Вюиттона (Виктория до сих пор помнила эту роскошную сумочку), дама вручила ей визитную карточку. – Я занимаюсь закупками для универмагов. Приезжайте ко мне в десять утра в понедельник со своей коллекцией.
Коллекции у Виктории не было, но она не считала это препятствием. Удивительная встреча с Мирной Джеймсон состоялась в пять вечера в среду. К восьми тридцати трем утра понедельника (это оставило Виктории время принять душ и к десяти добраться до Швейного квартала) Виктория обладала коллекцией из шести предметов, включая ее пиджак. Она потратила эти пять дней и двести долларов – все деньги, отложенные на оплату квартиры, – рисуя эскизы, покупая ткани и строча на швейной машинке, подаренной родителями к окончанию школы. Виктория работала день и ночь, урывая несколько часов для сна на видавшей виды кровати, которую притащила с улицы. Город тогда был другим – бедным и разрушающимся, и жизнь в нем поддерживалась только за счет непреклонной решимости и несокрушимого цинизма его обитателей. Но под этой грязью таился здоровый оптимизм надежды, и пока Виктория трудилась, весь город, казалось, жил в едином с ней ритме. Она кроила и шила под гудки автомобилей, крики и бесконечную музыку из динамиков. Возможность провала даже не приходила ей в голову.
Мирна Джеймсон работала на «Маршалл филдз», известный чикагский универмаг, и ее офис находился в замысловатом здании на углу Седьмой авеню и Тридцать седьмой улицы. Швейный квартал походил на арабский базар. Вдоль улиц располагались частные лавочки, где торговали тканями, галантереей, пуговицами, молниями и дамским бельем; под выхлопы включенных двигателей грузовиков рабочие катили кронштейны с одеждой и мехами, продираясь сквозь людскую толчею. Карманники, бродяги и другие темные личности отирались у входов в здания, и Виктория крепко прижала к груди сумку со своей коллекцией из полудюжины нарядов, представив себе иронию ситуации – столько вкалывать, чтобы быть обворованной.
Офис Мирны Джеймсон состоял из двух комнат в середине длинного мрачного коридора, выстланного линолеумом; в первой комнате сидела молодая женщина с лицом сердитой пчелы и с клацаньем барабанила длинными ногтями по кнопкам телефона. За открытой дверью находился кабинет Мирны. Виктория увидела красивую ногу – черные колготки и элегантные черные остроносые лодочки. Мирна была первой настоящей деловой женщиной, с которой столкнулась Виктория, а в те дни деловые женщины считались неприятными особами. Мирна вышла из своего кабинета и окинула Викторию взглядом.
– Вы все же пришли, – холодно проговорила она. – Посмотрим, что вы принесли.
Пять бессонных ночей внезапно дали о себе знать, и Виктория чуть не расплакалась. Впервые она осознала, что Мирне может не понравиться ее коллекция, и мысль о провале устрашила Викторию. Позор подкосит ее и определит дальнейший ход жизни. Что, если она, продолжив свои попытки, будет терпеть неудачи? Ей придется вернуться домой и работать в магазине по продаже копировальных аппаратов, как ее лучшая подруга из старших классов, которой так и не удалось вырваться из маленького городка…
– Очень славно, – проговорила Мирна, разглядывая вещи. То, как она рассматривала образцы, поднимала их, поворачивала и изучала ткани, заставило Викторию увидеть и себя как под микроскопом. В резком свете флуоресцентных ламп она заметила, что Мирна рябая и старается скрыть это под толстым слоем косметики. – Раньше вы, конечно же, ничего не продавали? Или вы что-то от меня скрываете? – спросила Мирна, настороженно глядя на Викторию.
Та не поняла, о чем говорит Мирна.
– Нет… – Она помедлила. – Я только…
– Вы когда-нибудь продавали свои изделия универмагам? – с нетерпением осведомилась Мирна.
– Нет, – ответила Виктория. – Это моя первая коллекция. Но это ничего? – охваченная паникой, спросила она.
Мирна пожала плечами:
– Каждый с чего-то начинает, не так ли? Это значит, что большого заказа я пока не сделаю. Если ваши небольшие партии будут хорошо продаваться, в следующем сезоне мы купим больше.
Потрясенная Виктория кивнула.
Потом она выскочила на улицу, голова у нее кружилась от восторга. Впереди у Виктории минуты торжества, которые изменят ее жизнь, но ничто не сравнится с тем первым разом. Она прошла по Тридцать седьмой улице к Пятой авеню, не понимая, куда идет, и остановилась у Рокфеллеровского центра посмотреть на оживленный каток. Город казался ей страной Оз, полной волшебных возможностей, и только добравшись до парка и расплескав часть энергии, Виктория зашла в телефонную будку и позвонила своей лучшей подруге по художественной школе – Кит Каллендер.
– Она сказала, что начнет с небольших партий, но заказала восемнадцать изделий! – воскликнула Виктория.
Заказ им обеим показался огромным, и в тот момент Виктория не помышляла о том, что когда-нибудь будет получать заказы на десять тысяч изделий…
Еще три недели шитья до позднего вечера – и первый заказ был готов. Виктория пришла в офис Мирны с тремя пакетами из супермаркета.
– Что вы здесь делаете? – удивилась Мирна.
– Принесла ваш заказ, – с гордостью ответила Виктория.
– У вас нет поставщика? – изумилась Мирна. – Что мне прикажете делать с вашими пакетами?
Виктория улыбнулась при этом воспоминании. Тогда она ничего не знала о технической стороне профессии дизайнера; понятия не имела, что существуют закройные и швейные комнаты, где создают свои модели настоящие дизайнеры. Но амбиции и пылкое желание (желание такого рода большинство женщин испытывают к мужчинам, догадывалась она) побуждали ее устремляться вперед. А потом она получила по
