я не вижу эти цвета как осенние. В любом случае слишком поздно. Придется работать с этими тканями, иначе компания обанкротится из-за чрезмерных расходов. Ложусь на пол и закрываю лицо руками. Помощница застает меня в этом положении, но не удивляется – привыкла к ненормальному поведению начальницы. Встаю и снова пялюсь на ткани.
Середина дня. Бегу на ежегодный ленч в театр «Балета города Нью-Йорка». Не надо бы идти (ничего не надо бы делать, разве что ужасно страдать ради искусства), но все равно иду, ради вдохновения. На ежегодный балетный ленч собираются самые влиятельные женщины-профессионалы города: сенатор Нью-Йорка, две старшие судьи, банкирши, адвокаты, теледеятели, «новые» социалистки (молодые девушки-социалистки; они работают, и в этот раз появилась новенькая), разные первые дамы, феминистки (пятьдесят с чем-то женщин: они не следят за модой и своими волосами и так могущественны, что им все равно), «Прада»-жены (женщины, когда-то работавшие, но вышедшие за богатых мужчин; теперь у них есть няни, и они весь день занимаются своей внешностью) и «городские» (преисполненные решимости прорваться вперед и знающие, что сегодня это делается именно в балете) – все в мехах и одеяниях с леопардовым узором, с брошами своих бабушек (о, как же я ненавижу эту тенденцию!) либо в миленьких- миленьких таких, облегающих платьицах пастельных тонов с неподшитыми подолами и торчащими отовсюду нитками (что могло бы стать метафорой нынешней моды – она вся расползается и не продержится дольше двух или трех выходов в свет), и меня преследует мысль, что все это не то. Но что – то?
После ленча на улице холодно и дождливо, погода типичная для начала февраля. Виктория поняла, что забыла заказать машину, все же другие женщины садятся в машины с шоферами, стоящие перед Линкольновским центром, как кареты. Все эти женщины, сами заработавшие свои деньги и сами купившие себе одежду (кроме «Прада»-жен, ни за что не заплативших), имевшие собственные автомобили с водителями и даже решавшие дела в Верховном суде, вызывали ощущение мрачного очарования и богатства. Это должно было бы вызвать восхищение, но ничего подобного не вызвало. К счастью, вышла Маффи Уильямс и сжалилась над Викторией, предложив подвезти. Виктория села на заднее сиденье «Мерседеса-S600»-седана, кусая ногти от страха за свое будущее. Она осознала, что лак у нее на ногах облупился и маникюр она не делала уже месяц. Интересно, заметила ли Маффи, что у нее грязные волосы?
– Что думаешь насчет осени? – спросила Маффи.
Она хотела проявить участие, но вопрос вызвал у Виктории разлитие желчи, чуть не погубившей ее. Она ничего не думала насчет осени, но уверенно ответила:
– Я размышляю о брюках.
Маффи с умным видом кивнула, словно в этом был какой-то смысл.
– Все остальные твердят о леопарде.
– Леопард уже в прошлом.
– А длина юбки?
– Слишком много юбок. Брюки, я думаю. Никто не знает, растет экономика или падает.
– Удачи, – прошептала Маффи, и ее старческие пальцы, унизанные кольцами с разноцветными драгоценными камнями каратов по десять – двенадцать, на мгновение сжали руку Виктории. Маффи вышла из машины перед сияющим богатым зданием компании «Би энд си», велев своему водителю отвезти Викторию в ее офис…
…Где все бездельничали, ожидая ее возвращения с окончательными эскизами для осеннего показа или хотя бы с каким-то видением, чтобы они могли взяться за работу. Гладкие юные лица выражали легкую тревогу и озабоченность. Виктория поняла: они, вероятно, слышали разговоры, что она вот-вот пойдет ко дну, хоть и встречается с миллиардером Лайном Беннетом. Его, как они подозревали, Виктория подцепила с отчаяния и чтобы выпросить денег на поддержание своей компании. «Да я скорее вскрою себе вены, чем попрошу у этого человека денег», – подумала Виктория.
– Ну как балет? – спросил кто-то.
– Балетные пачки? Нет. Пачки все делали для весны.
«Кроме меня», – вспомнила Виктория. Поэтому у компании и начались неприятности. Но балет напомнил ей о ленче, а ленч – о дрянном фильме «Центральная сцена», где педагог велит своему ученику вернуться к балетному станку. Назад – к основам. И, как зомби, Виктория пошла в швейную комнату и снова уставилась на ткани. Взяла рулон коллекционной оранжево-коричневой ткани с крошечными прозрачными блестками и села за швейную машинку. И начала шить брюки, черт побери, потому что только шить она и умела по- настоящему. Большинство дизайнеров не утруждали себя шитьем, возвращением к тому, с чего начинали, к тому времени, когда все было безопасно, тебя не знали и тебе нечего было терять, ибо ты был лишь нестандартным подростком, имеющим мечту…
И каким-то образом уже наступил следующий день, и сразу после полудня Виктория стояла на платформе станции метро «Уэст-Форт-стрит».
Она много лет не ездила в метро, но целую ночь промучившись без сна в мыслях о коллекции, шла пешком по Шестой авеню и заметила девушку в веселом зеленом пальто-свингере. Девушка показалась ей интересной, поэтому Виктория спустилась следом за ней по грязным бетонным ступенькам в метро и оказалась в лихорадочно спешащей и раздраженной толпе, заполняющей подземку в часы обеденного перерыва. Девушка прошла через турникет, и Виктория остановилась, глядя ей вслед и гадая, каково быть девушкой в веселом зеленом пальто, двадцатипятилетней и абсолютно беззаботной, не отягощенной необходимостью снова преодолевать трудности, в отчаянии заглядывать внутрь себя в поисках идей, работать, рискуя провалом…
Смешная это работа – дизайнер одежды. Две коллекции в год, почти без продыха между ними, и снова и снова, год за годом нужно придумывать что-то «новое», «свежее» (когда ничего нового под солнцем просто не осталось). Удивительно, как они вообще умудряются двигаться вперед.
Виктория сделала несколько шагов. Люди толкали ее, поглядывали с подозрением – женщина, которая никуда не едет, не имеет цели. Под землей это было равносильно смерти, ибо фокус выживания состоял в том, чтобы всегда двигаться куда-то, в более приятное по сравнению с этим место. В руке у Виктории завибрировал сотовый – она бессознательно сжимала его, словно утопающий – конец каната, брошенного с корабля. О, слава Богу, подумала она. Связь.
«Где ты?» – пришло сообщение от Венди.
«В метро».
«Ты?!»
«Ищу вдохновения».
«Вдохновения у Майкла? В час? Большая новость».
«Даааа?»
«Кажется, еду в Румынию + Шон вернулся. – От удивления Виктория чуть не выронила телефон. – Ты здесь? Придешь?»
«Да!!!» – ответила Виктория.
Она поморщилась. Неужели Венди приняла Шона? Непостижимо… но это означало, что можно подумать о чем-то более важном, чем эта проклятая осенняя коллекция. Она нужна Венди, и, слава Богу, они с ней встретятся. Виктория купила карточку и сунула в щель турникета. Поток влажного, спертого воздуха пошел из туннеля, и оттуда с грохотом вылетел, сотрясая бетонную платформу, поезд. Викторию переполняли будоражащие, но странно успокаивающие ощущения – в течение многих лет, до своего успеха, она ездила в метро каждый день, повсюду, и теперь вспомнила все свои прежние приемы: быстро протиснуться сквозь толпу туда, где откроются двери, где легче проскользнуть в вагон и пробраться в середину, заняв место у вертикального поручня. Внезапно Виктория поняла, что критики были правы насчет ее последней коллекции. В метро в длинной юбке не пойдешь. Нужны брюки и ботинки. И умение занять удобное место. Она оглядела людей, окружавших ее в переполненном вагоне, – пустые, непривлекательные лица, незнакомцы, слишком тесно прижатые друг к другу, чтобы чувствовать себя комфортно, поэтому единственный выход – сделать вид, что больше никого не существует…
И тут произошло немыслимое. Кто-то тронул Викторию за плечо.
Она напряглась, игнорируя прикосновение. Наверное, ошибка. Вероятно, этот человек выйдет на следующей остановке. Виктория еще плотнее прижалась к стойке, давая понять, что готова, если необходимо, подвинуться.
