Они с особой тщательностью готовились к этому покушению. Для всех членов «боевки» успех или провал дела означал одно — жить или умереть организации. От запланированного взрыва здания Государственного совета пришлось отказаться: план стал известен охранке загодя, за несколько недель (главный провокатор, «агент номер один» Евно Азеф, фактически стоявший у руля террора, работал в те времена особенно вдохновенно). Все до одной конспиративные квартиры были наглухо блокированы. Оставшиеся на свободе руководители высказывали мысль об отказе от активной работы, приток в партию новых сил приостановился…
— Ты должна подумать, — в который раз повторил Николенька, пытливо вглядываясь в лицо спутницы, — они прогуливались по Невскому, пожалуй, впервые после того, как Люба оправилась от болезни.
— Я подумала. — Она подняла глаза к небу, с наслаждением ощутив промозглую ветреную сырость, хотелось идти вперед, сквозь ледяной ветер, сквозь саму Смерть… — Ты не понимаешь. Я никогда не делала… Даже и не пыталась делать ничего полезного людям. Мне доселе было незнакомо это ощущение. А в поезде…
— Ты поступила очень смело, — уважительно сказал он. — Фактически ты спасла мне жизнь…
— Мне этого мало. Мало, мало, я хочу большего! И я ни за что не отступлюсь. Я привыкла добиваться того, чего желаю.
— И чего же ты желаешь? — с улыбкой спросил Николенька.
И услышал ответ:
— Быть среди вас. Неужели это так трудно?
— Сейчас — очень трудно, — признался он. — Все напряжены и растеряны, все подозревают друг друга. Тебе предстоит нешуточная проверка.
Несколько секунд Любушка обдумывала услышанное. Потом осторожно спросила:
— Скажи, смерть Сони как-то связана с тем, что происходит в вашей организации?
— Почему ты так решила?
— Не знаю. Ощущение: тот человек на кладбище, убийца, стрелявший в нас на вокзале, господин, которого арестовали в поезде… Мне кажется, все это звенья одной цепи.
— Софья Павловна была ни при чем, — медленно проговорил Николенька. — То есть она не была одной из нас.
— А Вадим Никанорович?
— Он, как говорится, «сочувствовал», но тоже не был посвящен ни во что серьезное. Просто иногда помогал нам деньгами, и его особняк использовался для конспиративных встреч. По-моему, именно в этом была наша ошибка.
— Что ты имеешь в виду?
Он молчал долго — целую минуту. Потом, решившись, выдал:
— Среди нас действует провокатор.
Любушка остановилась, пораженная.
— Но как…
— Он наверняка один из членов организации, много раз бывал на наших собраниях. Софья Павловна была сторонним человеком, но она могла что-то заметить, возможно, не придав этому значения.
— А убийца придал, — прошептала Любушка. — Он не мог допустить, чтобы мы приехали, — Сонечка рассказала бы о своих подозрениях.
— Нет, — отверг эту мысль Николай. — Кое-кто из наших членов имеет контакт в полицейских кругах. Ему удалось выяснить… Словом, Софья Павловна умерла раньше, чем в нас стреляли на вокзале.
«В меня, — мысленно поправился он. — Петю он задел случайно, а пуля предназначалась мне: Яцкевич мне поручил его ликвидацию. А я всего лишь должен был передать оружие и потом забрать. Если бы не Любушка…»
Глава 8
— Следственный эксперимент? — Следователь нахмурился, полез в стол, кинул в рот таблетку, пояснив: «Сердце жмет», запил водой из графина. — Вообще-то я думал над этой идеей… Чего вы хотите достичь?
— Мне почему-то кажется… — Майя тряхнула волосами. — Нет, я уверена: мальчик видел убийцу.
— Деда Мороза?
— Возможно.
— Но он молчит, — грустно заметил Колчин. — Возможно, напуган: в его положении — если он действительно был свидетелем убийства — это естественно.
Майя с сомнением закусила губу.
— В магазине он совсем не выглядел испуганным. Отрешенным, задумавшимся, сосредоточенным — знаете, словно он решал задачу по математике… Но его испуга я не почувствовала.
— Он сказал, будто играл в разведчика, то есть следил за охранником.
— А охранник тоже следил… — взволнованно подхватила Майя.
— Да. Следовательно, Гриша мог видеть (а мог и не видеть) со спины какого-то человека в маскарадном костюме.
— Вы думаете, это был не Гоц?
Колчин пожал плечами:
— Я привык опираться на факты, уж простите за банальность. Мы обследовали его посох и ничего не обнаружили, а по идее должны были остаться следы: кровь, волосы, мозговое вещество (как ни замывай, все равно лаборатория нашла бы). Таким образом, против школьного директора говорит тот единственный факт, что он отсутствовал на дискотеке с десяти до половины одиннадцатого. Официальная часть с поздравлениями к тому времени завершилась, дети из особо продвинутых могли саморазвлекаться до одиннадцати и тактичный уход начальства восприняли как должное.
— Где же он был эти полчаса?
— По его словам, переоделся и уехал домой.
— И никого не предупредил?
— Его право. В школе оставался охранник и дежурный преподаватель… Хреновый дежурный, как оказалось.
Настроение у Майи резко упало. Улики против Гоца, до сего момента выглядевшие неопровержимыми, вдруг потускнели и стали рассыпаться на глазах. Однако она упрямо повторила:
— Гриша видел преступника. Видел дважды: первый раз в коридоре на третьем этаже, второй — сквозь витрину магазина. Гоц был в толпе, он наблюдал за нами…
— Что же вы не подошли, не окликнули?
— Не успела, — сердито призналась она. — Но лицо Гриши в тот момент… Он смотрел — и
Колчин задумчиво побарабанил пальцами по столу. Какая-то мысль не давала ему покоя.
— Алиби на момент убийства Гоц не располагает, впрочем, как и остальные. — Он выразительно взглянул на Майю. — Нет также ни улик, ни мотива. Единственный свидетель — девятилетний мальчик, заметивший какую-то фигуру в полутемном коридоре — она мелькнула на секунду-две, не больше.
— И что это значит?
— А не мог ли ваш гном видеть кого-то еще, одетого точно так же? — вдруг спросил он.
Майя нахмурилась.
— Но на дискотеке был только один Дед Мороз.
— Откуда такая уверенность? Вы «дежурили» двумя этажами выше (Майя опустила глаза долу).
