Безрукова-отца с портретами Безрукова-сына на обложке и корешке продается с начала октября. Правда, Безруков-сын поспешил успокоить потрясенные массы, сказав, что в книге все жестче ― в кино кое- чего показать так и не смогли (снимали по всей России плюс Венеция).
Если бы книга Безрукова была хорошо написана ― слова бы не сказал. Но эта книга переполнена пассажами вроде:
Что да, то да: они встают. Этот дикий набор штампов, эротических фантазий и конспирологических пассажей, разбавленных патриотическим квасом, растянут на шестьсот сорок страниц. Не знаю, как режиссер Игорь Зайцев справился с переложением безруковских фантазмов на язык кино, не знаю также, будет ли Есенин в исполнении Безрукова так же похож на Сашу Белого, как Саша Пушкин в его версии пушкинской судьбы (спектакль «Александр Пушкин» до сих пор украшает собою афиши театра им. Ермоловой). По крайней мере, рейтинг сериалу обеспечен: теперь и те, кто в ужасе от романа, посмотрят фильм, чтобы убедиться в беспредельности человеческих возможностей… В свое время Бурляев снял картину о Лермонтове ― и получил-таки адекватную критическую оценку: Лермонтов там говорил его стихами, не всем это понравилось, несмотря на весь патриотический напор картины. Сегодня все можно ― крой беглым.
Правда, одновременно выходит и другая картина о Есенине ― полуторачасовая, не сериальная. «Золотая голова на плахе». Постановка Семена Рябикова. Рябиков утверждает, что сериал плохой, а вот у него фильм хороший. Принципиальных различий постигнуть не могу. Правда, Рябиков утверждает, что Безруков-младший не дозрел еще играть Есенина, а вот у него играет Дмитрий Муляр с Таганки, и это прекрасно. Не знаю. Лично мне после просмотра «Золотой головы» (участием в которой оскоромились также Василий Лановой и Аристарх Ливанов, давно известные патриотическими взглядами и пряной духовностью) кажется, что Муляр и в игрушки играть не вполне дозрел, не то что в Есенина ― пусть меня простит артист, использованный в унылой стряпне. Картину презентовали в Рязани еще в декабре прошлого года (сериал «Есенин» показали жителям Константинова только в начале октября; правильно Есенин называл свою деревню бедной!). Фильма беспомощнее рябиковского мне давно уже не приходилось видеть. И добро бы у него с Безруковыми были концептуальные расхождения ― так ведь нет! Версия все та же: убили, убили нашего великого национального поэта! Только у Рябикова главная злодейка ― шпионка Бениславская; ну так ведь она и у Безруковых прозрачно и толсто обвинена в слежке за любимым!
Я не буду сейчас говорить о присвоении действительно большого поэта кучкой агрессивных бездарей. Не говорю даже о том страшно обедненном, куцем, жалком восприятии лирики Есенина, при котором его образность, его композиция, его удивительная органика отходят на второй, третий, десятый план… Такой Есенин, какого описывают патриотические издания и показывают телевизионные каналы, ничем не отличается от блатного шансонье, поющего про ресторанную тоску, бабу-суку (или бабу-несуку, которая ждет своего жигана) и старуху-маму. К сожалению, случалось Есенину брать и эти блатные ноты, и не сказать, чтобы за такую трактовку своих сочинений он вовсе не отвечал. Меня другое смущает: почему все-таки им обязательно надо, чтобы его убили? Почему и юбилей его ― 110-летний, не круглый, но очень им нужный, ― они используют не для того, чтобы проследить литературные связи Есенина, и не для того даже, чтобы разобраться с его реальными врагами, политическими и литературными.
Со слов множества современников известно, что тогдашняя власть не только не преследовала, а активно защищала Есенина. Ему сходило с рук такое, что его друзьям (тому же Алексею Ганину или Николаю Клюеву) стоило жизни или, по крайней мере, места в литературе. Опять-таки патриоты всегда убеждены, что родное государство недостаточно внимательно прислушивалось к их кровожадным советам и гнобило патриотическую идеологию, вместо того чтобы опереться на нее. Почему так необходим этот миф об убитом поэте? Только ли потому, что настоящий национальный гений не может рук на себя наложить? Дело, думаю, не только в этом. И не в необходимости подновить образ врага, беспрестанно покушающегося на наши святыни. Дело в том, что сама стратегия Есенина ― насквозь самоубийственная ― должна быть замолчана или оболгана. Потому что признать ее самоубийственность патриоты не согласятся никогда.
Им никогда не понять, что апология падения, скандала, самоуничтожения, которой так много у позднего, разочарованного Есенина, не могла закончиться иначе. Что культ всех навязываемых ими добродетелей, их фобии и мании, их комплексы и взгляды ― не могут закончиться ничем иным, кроме гибели. Им очень хотелось бы видеть Россию и ее обитателей такими же, каковы худшие стихи Есенина: истеричными, агрессивными, саморекламными, пьяными, грязными. А этой грязи у Есенина побольше, чем у интеллигентного мальчика Маяковского, для устрашения врагов напялившего желтую кофту. И ненависти к интеллигенции, и отвратительного отношения к женщине у Есенина сколько угодно ― но признать это самоубийственным почвенник не согласится никогда. Потому что для него все это и есть почвенничество.
К счастью, Есенин всем этим далеко не исчерпывается. Есенин ― новатор и формотворец, Есенин ― автор блистательных стихотворных драм, Есенин ― автор «Черного человека», которого не понять белому человеку Саше Белому, ― этот Есенин был и навсегда останется подлинным национальным достоянием. Это ясно всем, кто читал его с детства, плакал над «Песнью о собаке» и смеялся над эпиграммой на Брика. Этот Есенин ― действительно гордость России, настоящей, не дикой, не пошлой и не блатной.
Но его все время убивают. Даже восемьдесят лет спустя.
Конец связи
Фильм Авдотьи Смирновой «Связь» ― блестящая удача.
Я не уверен, что автор вкладывал в картину именно те смыслы, которые для меня так очевидны, ― но в переходные эпохи, когда ничто толком не определилось и стиль «бродит», всякое высказывание ценно не только как эстетический феномен, но и как симптом. Реальность нащупывает себя, и фильм Смирновой ценен уже тем, что это (в отличие от «Прогулки», скажем) ― не попытка угодить тому или иному зрителю, соответствовать тому или иному тренду, продемонстрировать технические новшества или идеологическую фигу. Картина снята без досадной и всегда выпирающей ориентации на таргет-группу, она сделана честно, и в этом ее существенное достоинство. Но главное ― почти без политики, с минимумом привязок ко времени, Смирновой удалось сказать о двухтысячных годах нечто более серьезное и внятное, чем большинству ее коллег.
Адюльтер ― одна из самых социальных тем в культуре: именно потому, что на нем, как на оселке, проверяется так называемая общественная мораль. Про сам треугольник ничего нового не скажешь ― он как тот топор, из которого варят суп: в конце топор можно убрать без всякого ущерба для кулеша. Да так, собственно, почти всегда и получается ― у Толстого вышел роман о пореформенной России и метаниях мыслящего дворянина, о том, как бездарен государственник и как мается в армии приличный человек, ни в чем не находящий достойной реализации, а сама любовь Анны к Вронскому осталась где-то в первой трети первого тома. Диву даешься, как мало в мировой культуре сочинений собственно о любви: в «Ромео и Джульетте» всего ходульней и преувеличенней любовные диалоги героев, зато вражда ― о, вражда! Про любовь писать труднее всего, да еще и допишешься до чего-нибудь неприятного ― типа того, что в большинстве случаев она выдумана (один Стендаль, кажется, не стеснялся); больная тема, неприятная, даже у Пруста, начиная с «Содома», сплошные скрежетания страждущих собственников… Жуткая вообще вещь, лучше ее не касаться. И потому все любовные романы и
