предотвратил взрыв на транспорте. Иной вопрос, что по современным российским меркам в террористы запросто может попасть любой, кто сходил на митинг и нарушил там общественный порядок, либо рядовой и ни в чем не повинный член организации, которую провозгласили экстремистской.
Только что вон собрались уголовное дело против художницы Лены Хейдиз возбуждать — за невиннейшую картинку, где меж двумя половинками занавеса, черной и красной, высовывается несчастная петрушечья голова и на черной половинке мат, а на красной молитва. Вот Хейдиз уже и рознь разжигает, а от розни до террора — сами знаете…
Но даже если отринуть все эти сомнительные дела — как-то все равно неловко. Потому что нечего корыстный мотив привлекать к святому делу разоблачения террористов. Я понимаю еще, когда выдают матерям деньги за то, что решились родить: растить-то детей надо? Но награждать деньгами — не медалями! — за то, что человек помог предотвратить массовое убийство… как-то это, знаете, подмена. И соблазн — появляется серьезный стимул оклеветать соседа.
Если кто не помнит рыбника из «Уленшпигеля» — монстра, клеветавшего на соседей, — перечитайте Де Костера. Но ведь рыбник не со злобы клеветал — по законам инквизиции, доносчик мог претендовать на часть имущества оклеветанного. Я вообще очень опасливо отношусь ко всякого рода подменам мотива. Скажем, активные благотворители утверждают, что личным примером привлекают сердца к благотворительности: они же звезды, а обыватель всегда хочет сострадать звездам. Мне возразят: больным или бедным все равно, из каких соображений им помогут.
Но — не скажите. Если им помогут из милосердия — есть шанс, что помощь будет системной и адресной и не отхлынет при первых препятствиях, потому что это серьезный стимул. А желание подражать звезде — стимул пошлый и, главное, поверхностный: отстегнут три рубля и, не проследив их пути, забудут. И станут считать себя хорошими. Так же и тут: боюсь, что вместо реального разоблачения террористов — из ненависти к террору и любви к Отечеству — начнется банальная охота на ведьм в поисках вознаграждения. Мировая история показывает, что прагматизм — вещь очень невыгодная. Крепко только то, что делается из соображений идеализма.
А потому, господа, ей-богу, не пытайтесь вы все на свете стимулировать рублем. Хоть раз пообещайте человеку просто почет, или благодарность Родины, или вовсе ничего — потому что противодействовать террору ведь естественно, как дышать. А если такие простые вещи у нас уже приходится делать за деньги — это значит, что мы и без всякого террора дошли до полураспада.
Я понимаю, как вызывающе это звучит. «Заметки-то небось за деньги пишешь?» — спросит читатель. Да, читатель, заметки — за деньги. А стихи — забесплатно, для души. И стихи, честное слово, получаются у меня лучше.
Каша из топора
Об уровне Московского фестиваля спорят не первый год — и звезд на нем мало, и призы присуждаются иррационально, и открытий в конкурсе нет, — но все это, по-моему, ничуть не продуктивнее, чем обсуждать вкусовые достоинства топора, из которого сварена каша. Топор может быть туп или недостаточно наварист, но дело совершенно не в нем. Важно, что вокруг него заваривается полноценный кулеш.
Приходится согласиться с Ириной Лукьяновой, хоть она и жена: в ее недавней статье о молодой литературе замечено, что в культуре среда важней институций, и тот, кто открыл кафе «ПирОГИ», сделал для развития отечественной словесности больше, чем организаторы всех конкурсов молодых писателей. Культура живет и дышит там, где собираются хотя бы втроем — ее потенциальные творцы. Один сказал, другой возразил, третий применил диалектический синтез.
Какая разница, что за фильмы показывают на ММКФ (в этот раз, по крайней мере, половина была любопытна), если это идеальная возможность для московских кинокритиков и просто кинолюбов увидеться и поговорить? На «Кинотавр» всех не вывезешь, да «Кинотавр» и не для того. На нем как-никак определяются тенденции современного российского кинематографа и формируется рынок. ММКФ никаких тенденций давно не определяет и смотром всемирного киноискусства — буржуазного или антибуржуазного — ни при какой погоде не является.
Попытки придать ему респектабельность или леворадикальный характер стабильно заканчиваются ничем — иначе и быть не может, поскольку страна со своей-то идеологией никак не разберется, где ей формулировать идеологию фестиваля? Но одной из наших национальных идей давно стала идея среды — она же главная альтернатива официозу. Собираются люди, смотрят кино — чем оно хуже, тем лучше, потому что откровеннее, — и разговаривают, и после этого пишутся полезные статьи или просто повышается настроение.
В России всегда могли сжечь наволочку стихов, чтобы подольше горел костер, у которого весело, — эта история про Хлебникова давно сделалась символом. ММКФ существует не для того, чтобы к нам съезжались звезды или великие фильмы, а для того, чтобы Евгений Марголит демонстрировал свой «Соцреалистический авангардизм», возвращая жизнь полузабытым шедеврам.
Чтобы Кирилл Разлогов имел возможность объяснить широкой аудитории, что он думает о происходящем в кинематографе. И чтобы отечественная кинотусовка могла поговорить о действительно важном, а не о склоках и судьбе киносоюза. Это и есть наша каша из топора, и в Москве во второй половине июня было весело — чего еще надо на фоне страны, в которой почти разучились разговаривать о серьезных вещах? Дома кино у нас, по сути, больше нет, фестивалей мало, отечественных премьер — минимум. Интеллигенции, в общем, совсем не надо, чтобы о ней заботились. Достаточно ей не мешать.
Уверен, что и Сколково состоится, если свезти ученых в хорошее место, предоставить кофе, бильярдную и байдарки, а дальше они сами все придумают. Если бы российское правительство оценило великую роль среды, оно давно бы уже заботилось не о том, чтобы вкладывать деньги в конкретные проекты, а о том, чтобы в стране не тошно было жить. Тогда культура нарастет сама собой — она ведь всегда возникает там, где художники собрались и болтают об искусстве, а не оглядываются в испуге по сторонам и не делят полномочия.
Анка-2010
Как хотите, а во всем мире символом России надолго станет Анна Чепман. И если бы у российских идеологов было чуть побольше профессионализма, то есть ума, воображения и способности рискнуть, — они бы все минусы этого имиджа стремительно обратили в плюсы, но им слабо.
Самое глупое, что можно сейчас сделать, — утверждать, что никакая она не шпионка (хотя, скорее всего, так и есть). Иностранцам, конечно, трудно понять, что если нечто обладает всеми внешними признаками шпионки, оно для полноценного обвинения должно прежде всего шпионить, а если девушку ни на чем таком не поймали — увы, все мимо.
Иностранцы никак не возьмут в толк, что наличие большого количества денег, отсутствие определенных занятий и внятной профессии, родственники в КГБ (тоже живущие ныне за границей) и сомнительные способы завязывания близких контактов с западной бизнес-элитой — нормальный модус для
