донесение принято, аккыртын.
– Что такое аккыртын?
– Форма служебной благодарности, типа спасибо за службу. Обычно хоть писали – обратите внимание на то и это. А теперь аккыртын, и будь здоров.
– Но мы летим? – тревожно спросила Катька. – Потому что иначе, сам понимаешь, мне и в Брянск незачем…
– А что ты собираешься делать в Брянске?
– Бабушку забирать.
– Ты уверена, что это нужно? Сколько ей лет?
– Семьдесят восемь, но она крепкая. Она выдержит, я тебя уверяю.
– Да нет, чего там не выдержать… Полет-то вполне комфортный. Просто – срываться с места…
– Что, лучше здесь погибнуть?
– Нет, конечно. Все ты правильно решила. Как ты ее довезешь?
– Доберемся. Триста километров, чего там. Ты меня не теряй, если я не буду звонить – значит, мобила не берет. Сейчас с этим проблемы, сам знаешь.
– Катька, Катька, – повторял он и все гладил ее по голове. Катька испугалась: выходило, что не она в нем, а он в ней искал теперь опоры.
– Игорь, ты боишься чего-то?
– Конечно, боюсь. Боюсь, как ты поедешь. А мне с тобой нельзя – я должен быть на связи, мне за два дня до старта в Тарасовку надо. Расконсервация занимает семьдесят часов – без меня некому процесс начать.
– Слушай, да я понимаю. Конечно. Зачем тебе со мной, она еще испугается.
– Я бы обязательно поехал с тобой, – сказал он. – Ты же знаешь. Но надо тут.
– Ой, хоть ты не будь такой кислый!
– Только, Катя, – сказал он уже обычным своим голосом, деловито и твердо. – Если вдруг, мало ли, сейчас всякое бывает… Задержалась ты там, паче чаяния, провела больше двух дней, не успеваешь… На день вполне можно опоздать, просто когда расконсервация начнется – процесс уже станет необратим. Стартовать мы должны седьмого ноября, в семь вечера ровно. Семь – оптимальное время, я проверял.
– Почему?
– Ракетчики на ужин пойдут.
– Игорь! Я серьезно!
– А если серьезно, я все главные дела стараюсь делать в семь. Биоритм у меня такой, еще дома подсчитали. Семь у меня – пик интеллектуальной активности, стартовать очень трудно, мне вся воля понадобится. Я не летал давно, и так целыми днями тренируюсь сижу. Взлет должен сорок пять секунд занимать, а я за сорок пять едва успеваю двигатель разогнеть.
– У вас что, программа тренировочная? – уважительно спросила Катька. – Типа авторалли?
– Да, только круче. Значит, самое позднее в половине седьмого, в красный день календаря, ты должна быть на месте – с мужем, бабушкой и кем тебе там еще хочется. Все поняла?
– Все, – кивнула Катька.
– Участок в Тарасовке найдешь?
– Игорь! Мы же вместе туда поедем!
– Вместе или не вместе, а ты учти: последние сутки я должен быть при лейке неотлучно. Там главные процессы в расконсервации пойдут. Так что из Москвы я уеду шестого. Если до шестого сюда не вернешься, сразу езжай в Тарасовку. Со всеми. Я там буду ждать. На всякий случай, если ты вдруг окажешься в Москве, а меня нет, – я на двери оставлю записку, как и что.
– Хорошо. Но клянусь тебе, я послезавтра буду.
– Ладно. Только осторожней.
Он прижал ее к себе и зашептал в ухо:
– У второй двери, дитя, мне страшно, у второй двери пламя заговорило… У третьей двери, дитя, мне страшно…
– Слушай, – сказала Катька, высвобождаясь из его объятий. – Чего-то мне не нравится твое настроение.
– Оно мне самому не нравится.
– Может, ты чего-то недоговариваешь? Ты мне скажи, пожалуйста, а то я действительно зря бабушку повезу, а ты тут не заведешься, или мало ли… Вдруг у тебя этот стартер не сработает, который был в чехле?
– Этот стартер всегда срабатывает, – грустно улыбнулся он. – Он стопроцентный.
– Система защиты дубль пятнадцать?
– Система защиты пять и четыре.
– Черт, мне тоже страшно, – призналась Катька. – Мне без тебя теперь все время как-то не так… И
