– Здрасьте, – смущенно поздоровался эвакуатор. – Я Игорь.
– Да уж вижу, что не Ваня, – непонятно ответила бабушка.
– А это мой муж, – сказала Катька. – Его зовут Сережа. Это вот дочка, ее зовут Поля, Подуша.
Подуша спала на руках у Сережи, но при упоминании о ней проснулась и с любопытством уставилась на Игоря. Все-таки она была вылитый наш муж – те же круглые глазки, тот же нос кнопкой; не зря друзья нашего мужа, приходя на нее посмотреть (и начисто игнорируя при этом Катьку – словно она вообще не имела отношения к дочери), спрашивали с преувеличенной радостью: «А где борода?».
– Здравствуй, Сережа, – сказал Игорь и хотел было протянуть руку нашему мужу, но передумал, потому что руки у нашего мужа были заняты, а у нашего любовника сплошь покрыты инопланетным машинным маслом, которое пахло почти как земное, но с легкой примесью апельсина и немного марципана. Видимо, у них действительно была очень хорошая планета.
Наш муж надменно кивнул. Он ни о чем не догадывался и, кажется, до сих пор искренне полагал, что сейчас его тайными тропами, через толщу земли, поведут в Соединенные Штаты Америки.
– Я тебя сейчас со всеми перезнакомлю, – бодро сказала Катька.
Она оглядела свой отряд, доблестных представителей земной цивилизации, которым предстояло от имени всех землян сутки спустя приветствовать высокоразвитую цивилизацию в системе Альфы Козерога. Разумеются, будут и другие эвакуаторы, но я представляю свой личный выбор. Вот все, что я смогла отобрать на моей нынешней Родине в ее нынешнем состоянии. Это мы, Господи. Перед сараем в ряд стояли: восьмидесятилетняя бабушка, в прошлом инженер текстильной фабрики, имеющая также навыки врача, учителя, садовода и огородника; тридцатилетний безработный, по образованию биолог, по роду утраченных занятий менеджер турфирмы; пятидесятилетний одинокий водитель дядя Боря, по совместительству мастер на все руки; примерно двадцатипятилетняя, хотя по ним никогда не скажешь, чеченка Майнат, дочь свободолюбивого бандитского народа, чудесно спасенная жертва многократных зачисток; и наконец – представитель альтернативной формы жизни, мальчик-даун, которого было неизвестно как звать, потому что выговорить он мог только два слога: что-то похожее на – ын и что-то напоминающее – ун. На этого-то мальчика Игорь смотрел особенно пристально, а потом посветил фонариком прямо ему в лицо.
– Тыкылын улун аум? – быстро спросил он.
– Лыкут сылын, – ответил мальчик-даун неожиданно отчетливо.
– Гырс пат?
– Ытук.
– Дырдык бултых аусганг?
– Быпс, трипс, припипипс.
– Эне бене?
– Квинтер контер.
– Эники?
На это даун ничего не ответил, а только молча кивнул.
– Катька, – потрясенно сказал Игорь, и Катька заметила слезы у него на щеках. – Катька, где ты его взяла?
– В Брянске, он отбился он детдома…
– О Господи, – прошептал эвакуатор. – Поистине, вы заслужили все, что с вами произошло. Прости меня тысячу раз, но это так.
– Он ваш? – не поняла Катька.
– Это Лынгун, чудо-дитя, наш главный вундеркинд. Единственный ребенок-эвакуатор в истории цивилизации. В четыре года он сам собрал свою первую лейку.
– А почему он здесь… в таком странном виде?
– Это его принцип. У него собственная концепция. Он отбирает только тех, кто способен пожалеть его в таком виде. Видишь, ты отобрана дважды.
– Спасибо, – сказала Катька, все еще не веря. – Но почему он не говорит по-русски? Давно бы мне все объяснил…
– Ыкытыгын, – смеясь, перевел Игорь. – Канталуп барам дырдык, трын?
– Сыбылын, – виновато сказал даун.
– Он просит его извинить, – пояснил Игорь. – Видишь ли, он технический гений, и у него в самом деле очень плохо с языками. Он на родном-то заговорил только в пять лет, когда уже свободно читал. Читает запросто, а говорит с трудом. Ему это не нужно.
– Но как же вы отпустили сюда ребенка?
– Его долго не отпускали. В первую командировку он улетел сам, на собственной лейке, в восемь лет. Сейчас ему уже четырнадцать, просто он маленький. Ну, а потом его уже посылали вполне сознательно. У нас, я тебе говорил, нет жестких возрастных ограничений: ребенок, не ребенок – все равно человек. Он работает с детьми, и в этом есть резон: наши не всегда могут разобраться в психике ваших мелких. Она совсем другая, не такая, как у взрослых. У нас нет такой пропасти. А он как-то разбирается. Его и раньше иногда травили, иногда мучили… но чтобы бросить вот так, отбраковать (по-нашему эники) – это впервые. Видно, у вас действительно абсолютный кризис.
– Так он не отстал? Его бросили?
– Его просто не взяли в автобус. Он не очень понял, о чем говорила воспитательница… но знаешь, ему, с его психикой, необязательно понимать слова. Он почувствовал. Я же тебе говорю, он наше чудо. Его портрет почти у всех эвакуаторов в лейке висит. Вот активируется моя – я тебе покажу.
