совершенно не хочу, чтобы мой ребенок рос где ни попадя!
– Ну, захочешь – вернешься, – пообещал дядя Боря. – Я тебе точно говорю. Но пока – не надо, пока надо пересидеть, понял? Мы там перезимуем, а когда здесь все уляжется, сюда.
– Да не хочу я никуда! Катерина, как ты смела мне врать!
– Слушай, – зло и решительно сказала Катька. – Не хочешь – оставайся. Ребенка я тебе не отдам, так и знай. А истерики в другом месте будешь устраивать. Понял?
Он отошел, что-то мрачно бормоча.
– Давай, дядя Боря, – сказала Катька. – Помоги Игорю с ракетой, пора уже.
– Какая система-то? – спросил дядя Боря.
– Да лейка, – пояснил Игорь.
– Как фотоаппарат, что ль?
– Близко к тому.
Они с трудом выволокли лейку вдвоем – два здоровых мужика, профессиональные механики, привычные к любым тяжестям. От лейки шло тусклое красноватое свечение. Она нагревалась – медленно и уверенно, как рефлектор.
– Ну что, если все в сборе, я активизирую, – сказал Игорь, обращаясь главным образом к дяде Боре.
– Если готово, то давай, – кивнул тот, как равный партнер.
– Отойдите все на три метра, – скомандовал Игорь.
– Игорь! – вспомнила Катька. – А что сосед? Ты дядю Колю не возьмешь?
– Я ему предлагал, – сказал Игорь. – В принципе места нет, но я предупредил – на случай, если ты не вернешься. Я бы сам остался, а его с семьей отправил. Но он же куркуль, ты знаешь. Говорит, не могу. Тут дом, десять лет строил.
– Он что, не понимает… насколько все…
– Ничего не понимает. Парник, говорит, помидорки…
Игорь усмехнулся.
– Ладно, отошли все.
Катька подхватила на руки Подушу и оттащила ее на три метра. Бабушка и Майнат нехотя последовали ее примеру.
– Мама, – сказала Подуша. – Еечка взойветца?
– Нет, что ты, – успокоила ее Катька. – Она немножко вырастет, мы в нее залезем и полетим.
– В еечке?
– Да. Помнишь, я тебе сказку читала? Гномики плавали в башмаке. А мы полетим в леечке.
– Гляди ты, все правда, – тихо сказала бабушка. – Вот не думала, что на старости на Марс полечу.
– Не на Марс, бабушка. Гораздо дальше.
Игорь подошел к лейке, нагнулся над ней, подергал за ручку, словно проверяя, крепка ли, – отошел на три шага и щелкнул пальцами, высоко подняв руки.
В ту же секунду лейка начала расти. Она росла очень быстро, вширь и ввысь, раскаляясь и приобретая особенный металлический блеск. Катька уже ничему не удивлялась. Она с самого начала знала, что эвакуатор не врет, но одно дело – видеть летающую лейку воочию, и совсем другое – слушать рассказ эвакуатора в кафе «Дракон» (бедное кафе «Дракон»! Кто-то уцелел из его постоянных посетителей с их огромными лапищами, в которых так жалко смотрелись палочки, из его худеньких китаянок, которые на самом деле московские кореянки, из двух его гардеробщиков, работавших посменно и уже приветствовавших Катьку с Игорем, как родных!). Не сказать, чтобы Катьке было страшно. Скорее ей было странно. Бывает такое чувство, когда вдруг убеждаешься в правоте самых смелых своих догадок, в которые ты и верить не смел: скажем, ты всегда догадывалась, что есть Бог, но одно дело догадываться, а другое дело лично объяснять ему, что и почему ты здесь натворила. Вот такое же чувство, поняла Катька, будет у меня и после смерти. Я же все понимала, а жила и действовала применительно к земной подлости. Надо было жить так, как будто загробная жизнь будет обязательно, да ведь она и не может не быть, – а я столько раз струсила, спасовала, боялась черт-те кого, вроде Дубова… Что за жестокая вещь – это вечное колебание. Надо раз навсегда решить и делать, как кружащийся мальчик. Все, с этого дня живу как надо. Особенно если уж мне дан такой знак.
Знак в самом деле становился все весомей: лейка росла, росла и вот уже доросла до крыши каменного дома дяди Коли. Ее было бы не обхватить уже всемером. Сделавшись четырехметровой, она начала остывать и приобрела свой обычный серо-стальной цвет, но по-прежнему блестела, отражая сырую ночь вокруг и их страшно вытянувшиеся лица. Наш муж в ужасе что-то бормотал, бабушка крестилась, спокойна была только чеченка Майнат. Вероятно, в фильтрационных лагерях она видела и не такое.
– Ну вот, – со скромной гордостью сказал Игорь. – Модель «Ытылым – шесть, дробь пятнадцать».
– Ытылым угус, ыун аус кырык, – поправил Лынгун, стоявший рядом с Катькой и смотревший на ракету с той жаркой любовью, с какой только автомеханик может смотреть на новенький «Роллс-ройс».
– Ну, дробь пятнадцать-бе-два, если быть совсем точным, – кивнул Игорь. – Милости прошу.
В блестящей поверхности появилась узенькая щель, словно раздвигался железный занавес. Обозначился проход. Катька шагнула первой. В лейке было жарко, на панелях мигали разноцветные приборы, а пол был устлан коврами. Положительно, на этой планете все было во имя человека и для блага человека.
