– А, ну точно, мы же поехали первого… И что, все бегут?
– Да еще со вчера вроде бегут. У меня сосед в Сибирь хотел лететь, так уже и на самолет не попадешь. А у меня нигде никого, я сам в Митине живу. Мне не к кому. Думаю, где-нибудь пересижу, а там домой. К зиме-то. Мне главное, чтоб седьмое пересидеть. Потому что они ничего не сделают, конечно. Он если пишет, то, наверно, так и будет. А?
– Очень может быть, – сказал Игорь. – А чего тебя в Тарасовку понесло? Ближе ничего не было?
– Да занято все, ближе-то, – признался мужичок. – Я так подумал: подальше – поспокойней, – он сделал ударение на последнем слоге. – Я на машине, пока выпускают. А то говорят, скоро вон и машины перестанут выпускать с Москвы. Говорят, без паники, без паники. А чего без паники, все пешком пойдут. Кому ждать охота, правильно?
– А кавказцев что, не выселили? – спросила Катька.
– Выселили, а что толку. Всех не выселишь, правильно? Они же домой не поедут, чего им дома делать? Их там побили хорошо, ну и они наших побили. В Царицыне драка была, слыхали? Они собрались и скинам навесили.
– Ага, – сказал Игорь. – Ну ладно. Ты иди, поищи чего. А мы тут побудем.
– Ну да, – сказал он. – Не знаете, где тут хозяев нету?
– Походи, поищи. Может, найдешь. Только не свинячь сильно.
– Ладно, – сказал мужичок и ушел через соседний участок.
– Черт-те что, – выдохнул Игорь, снова усаживаясь на скамейку. – Упарился я с ним. И кавказцы бегут, и русские бегут. Чего делается-то?
– Да нормально, – сказала Катька. – Когда человек не может ничего изменить, он естественным образом бежит. Поскольку сделать ничего нельзя, скоро все забегают. Представляешь – кочевая страна. В городах страшно, в селах некомфортно. Так и ходят. Единственный оседлый народ, я думаю, будут цыгане, – нет?
– Ничего, – улыбнулся Игорь. – Занятно. Ты здорово насобачилась.
– Да я всегда умела.
– И что будет?
– А не знаю. Война, наверное. Когда люди забывают простые вещи – всегда война. Видишь, как они все про сорок первый год вспоминают. Разболтался народ, ты не находишь? Начинают мужьям изменять, журнал «Офис» выпускать. Надо как-то напомнить, ху из ху.
– Что, другого способа нет?
– Нет, солнышко. Такой народ, земляне. Извини, пожалуйста.
– И что ты думаешь делать дальше?
– А ты?
– Если честно, – он помолчал и поковырял бересту, – если честно, то единственный правильный вариант был бы забрать сюда твоего мужа и дочь. И вместе пересиживать седьмое.
– Отметается. Ты у меня идеалист, а дела пошли серьезные.
– Почему нет?
– Потому. Вариант не принимается.
– Тогда… – Ему на миг показалось, что он понял ее намек. – Тогда мы пересиживаем тут вдвоем, потому что это лучшее, что мы можем сейчас сделать. И если ты хочешь уйти, то лучше тебе, по-моему, не возвращаться.
Катька смотрела на него с нежной насмешкой, и он не узнавал Катьку. Она была старше, чем вчера, – и не на какую-то ночь, а на долгое путешествие, на несколько месяцев и пять сожженных планет.
– Вариант не принимается, – сказала она ласково и снисходительно.
– И какой вариант принимается? Мы берем стартер и возвращаемся в Москву, откуда все бегут?
– Не совсем, – сказала она загадочно.
– А как?
– А пожрать у нас нет ничего?
– Бутерброды, – сказал он. – Но все-таки?
Он всегда лидировал в этой игре, и ему непривычна была роль ведомого. Она что-то решила, он понятия не имел – что именно, и угадать впервые не мог.
– Чудесно, – сказала Катька, когда он принес три бутерброда, двухслойных, с сыром и докторской колбасой. – Очень ты заботлив, и очень меня это умиляет.
– Ты, мать, будто прощаешься.
– Не без того.
Он насторожился.
– В чем дело?
– Дело в том, – сказала Катька, с удовольствием жуя, – что у второй двери пламя заговорило, а у третьей умерло. За третьей дверью было знаешь что? Ничего особенного. Серенький такой рассвет, второе ноября, обычное утро. Солнышко за тучами ползает… двумя клопами…
