– Что еще за глупости?
– Ничего не глупости, это очень хорошие альфовские стихи. Я их буду помнить вечно.
– Я тебя чем-то обидел?
– Дурак, – нежно сказала Катька. – Круглый дурак. Бывает круглый, а еще бывает длинный. Ты длинный, этот тип отличается от круглого приятной разомкнутостью. Круглый сосредоточен на себе, замкнут, а длинный устремлен в будущее.
– Не понял, – сказал Игорь.
– Я вижу, что не понял.
– Ну ладно, хватит этих загадок, Кать. Я ничем не заслужил, по-моему.
– Да ничем, конечно, – сказала она горестно, беспомощно и без тени прежней снисходительности. – Оба мы с тобой заслужили. Мне, думаешь, легко?
– А что случилось-то?
– Случилось то, что я возвращаюсь в Москву и начинаю жить нормальной жизнью с нашим мужем и моей дочерью. Спасибо, по сожженным планетам я с тобой уже полетала, уверяю тебя, что дальше их будет только больше. Я устала эмигрировать из огня да в полымя, Игорь. Можешь сформулировать, что я отказываюсь быть собой, если тебе так больше нравится. Но я так устроена, Игорь: ты эвакуатор, а я детонатор. Если я и дальше буду собой, то есть с тобой, – я так и буду кружить по выжженным полям.
Некоторое время эвакуатор молчал.
– Ну да, – сказал он. – Я так и предполагал.
– Я же говорю, ты очень догадлив. Мой самый любимый, самый догадливый длинный дурак.
– Это не догадливость, это опыт. Я многих уже пытался эвакуировать, и никогда не получалось. Правда, никто не залетал со мной так далеко.
– Спасибо, мне правда очень приятно. К вопросу о залететь: я совершенно не убеждена, что этой ночью мы были достаточно осторожны.
– Были, были.
– Если не были, тоже хорошо. Честно. Я буду очень рада. Наверное, не надо было тебе говорить, но меня тут недавно трахнул наш муж, в кои-то веки, так что алиби у меня стопроцентное.
Он по-прежнему ее не узнавал. Это говорила не она. Та была ребенком, хотя и умным, книжным, – и у нее даже в самые тоскливые минуты не было таких интонаций.
– А что, – продолжала она, – никто не хотел эвакуироваться?
– Почему, хотели. Но долетали, как правило, только до тарелки. Дальше они начинали чувствовать себя не в своей тарелке.
– И что, со всеми была та же самая легенда?
– Ну что ты так плохо обо мне думаешь, в самом деле. Эвакуатор был только в этот раз. Обстановка располагала. До этого были всякие другие игрушки. Но с ними играть было неинтересно – они плохие партнеры. А ты сразу все ловишь, с тобой было замечательно.
– Я даже думаю, слишком замечательно. Этой ночью получилось так убедительно, что никакого опыта не надо.
– Нет, почему. Ты замечательно вчера реагировала, с лейкой.
– Кстати, объясни мне на милость: почему она не отрывается от земли?
Он засмеялся.
– Потому что она прибита.
– То есть как? Лейку же… лейку нельзя прибить. Как ты гвоздь туда засунешь?
– А несложно, – сказал он. – Я с однокурсником на ящик водки поспорил, что прибью лейку к полу. Я же сюда на дачу всех друзей возил, огород копать. Сама понимаешь, никакого удовольствия. В любом месте веселее вместе. Ну, напились как-то, устраивали всякие милые розыгрыши. Тапки одного друга прибили к полу, пока он дрых. Он очень славно бухнулся, когда встал. Это же классический способ. Ну, а потом как-то подумали – что еще можно прибить… Лейку же не прибьешь, наверное. Отверстие узкое, гвоздь не засунешь. А эффект очень смешной. В общем, я придумал. Там несложно. У нее верхняя крышка приварена. Снимаешь крышку, прибиваешь лейку, надеваешь крышку, чтобы незаметно. У меня руки неплохие, – добавил он хвастливо.
– Это я заметила.
– Спасибо на добром слове.
– Она что, так и стоит прибитая с тех пор?
– Конечно. Чего поливать-то, участок и так весь заболотился. Дед, правда, меня чуть не убил. Это была его любимая лейка.
– Где он сейчас, дед-то?
– В маразме. С матерью живет. По ночам все какие-то яйца в лукошко складывает.
– Куда?
– В лукошко. Ходит по дому и собирает невидимые яйца. Зачем – не знаю. Еще своему отцу письма пишет, военному летчику. Милый папа, возьми меня полетать.
