Слушатели сидели, затаив дыхание, никто даже и подумать не мог о еде. Алессия, подперев голову рукой, неотрывно смотрела на Лютена, а тот смотрел на нее и пел, казалось, тоже только для нее в этот вечер.
«И чего он не признается, что влюблен в нее без памяти вот уже много лет? — раздраженно думала про себя эльфийка. — Алессия тоже хороша! То ли делает вид, что не замечает этого, то ли и впрямь не замечает, как слепая».
— Хорошо поет, — выдохнул Литавий в перерыве между песнями.
— Я знаю этэна, который поет лучше, — сказала королева, вспомнив маэстро Даниэля.
Вампир посмотрел на нее, не скрывая сомнения:
— Ты просто злишься на него, вот и говоришь неправду.
— Вот еще, — не на шутку обиделась Эйриэн, — ни на кого я уже не злюсь и правду говорю. А ты, если не знаешь, лучше молчи! Как будто сто раз эльфов слушал в своем склепе. — Девушка вскочила со стула, схватила с ближайшей тарелки пару фруктов и выбежала из-за стола.
Она шла по опустевшей темной улице и со злостью грызла вкусный фрукт. Казалось, что все фонарики снесли на площадь, скорее всего, так оно и было. Литавий появился перед ней неожиданно, она даже вскрикнуть не успела от удивления.
— Я не хотел тебя обидеть, — светя в темноте вишневыми глазами, сказал вампир. — Я и впрямь не часто слышал эльфов, но пару раз случалось. И мне кажется, что в мире нет никого, кто пел бы лучше Соловья. А если бы был, то слава о нем должна была быть еще больше.
— Ему не нужна слава, — тихо ответила королева, припомнив последний разговор с маэстро, — и поет он очень редко и, наверное, только для меня, и не играет на лютне. Но когда я слышу его голос, я забываю обо всем: кто я, где я, кто рядом со мной. Всю свою жизнь забываю и живу только тем, о чем он поет. Так раньше алконосты пели или сирены в море. Нет, не сирены, он никого не хочет заманивать и убивать, но ничего прекраснее в своей жизни я никогда не слышала.
— Ты так говоришь о нем, словно влюблена. — Голос у Литавия стал какой- то странный.
— Что за вздор? — взмахнула руками эльфийка, но сама припомнила ту картину, где она была рядом с маэстро, которая привиделась ей в пьяном угаре. — Ты всегда болтаешь одни глупости. Я намного младше его и… — Тут Эйриэн чуть было не проболталась, кто она, но вовремя прикусила язык: — И вообще, он из другого круга.
— Я думаю, любовь не выбирает ни возраста, ни рас, ни статусов. Просто однажды ты видишь кого-то — и что-то происходит внутри. Такое, что не опишешь словами, что можно только испытать на себе.
— Возможно, — хмыкнула девушка, вспомнив Алессию с Лютеном. Он — чистокровный эльф, она — полукровка, он — знаменитый менестрель из благородной семьи, а она еле сводит концы с концами. Ни титула, ни богатых родственников у нее нет. И все же никто Лютену не нужен, кроме нее.
Интересно, а чем занимается Литавий? Тут Эйриэн задумалась. Вот люди могут быть богатыми и бедными, простолюдинами и благородными. Боглы — законники, судьи, прокуроры, обвинители; клураканы — виноделы; лепреконы — башмачники. Эльфы связаны либо с большой политикой, либо с торговлей, либо с искусством, но бедными они не бывают никогда. Есть много рас, которые живут в лесах, морях и реках, и им вообще наплевать на политику, города и богатства. Как огоньки. А вот как ко всему этому относятся вампиры, королева не знала. Николо ей этого не рассказывал. Решив долго не гадать, Эйриэн отважилась спросить напрямик:
— Литавий, а чем ты занимаешься, когда не ухаживаешь за заброшенными кладбищами?
Вишневые глаза осветило непонимание.
— Ну смотри, — принялась объяснять эльфийка, — я — вестник. Передаю вести ее величества из столицы в другие города. Лютен — менестрель, поет для этэнов. Алессия — воительница, охраняет купцов и грузы. А ты?
— Я, наверное, странник. Странствую где приходится, — ответил после минутного размышления молодой человек.
— И ты всегда странствовал?
— Теперь уже кажется, что всегда, — туманно сказал вампир. В его голосе чувствовалась печаль, которую он не смог скрыть.
— Странный ты, — заметила девушка. — Хотя, возможно, все вампиры странные. Ты первый, которого я вижу так близко.
— Смотри, — Литавий схватил ее за руку и показал вверх, — это созвездие Летящего Пегаса. Оно первым появляется на небосводе моей родины. Самая яркая звезда в нем, Глаз Пегаса, всегда висит над шпилем королевской башни, как украшение. Это архитекторы так придумали давным-давно.
Он внезапно замолчал, и Эйриэн стало его почему-то очень жалко. Столько грусти было в его словах.
Эльфийка посмотрела на темное небо. За разговором молодые люди не заметили, как вышли на окраину деревни, огни и веселье остались позади, и звезды были сейчас видны очень хорошо. Они сияли, словно рассыпанные кем-то алмазы, и перемигивались друг с другом, будто бы разговаривая на безмолвном, понятном только им языке. Глаза Эйриэн и Литавия сверкали в темноте, как две пары разноцветных звезд.
— Я тоже люблю смотреть на ночное небо, — призналась королева. — В Ночной Короне самые яркие звезды — на шпилях, а мне рассказывали, что в других странах Крылатого Вестника называют Рыжей Лисой. И впрямь, если посмотреть внимательнее, то действительно можно увидеть лису.
— Да, — согласился вампир, — в других странах из тех же самых звезд складывают другие созвездия. А ведь Крылатый Вестник — это твое созвездие, Сельба.
«Скорее уж Ночная Корона», — невесело подумала про себя эльфийка, и эта мысль спустила ее с небес на землю. Или, вернее, уронила. Стало как-то неприятно и неуютно.
— Завтра рано вставать. Я пойду спать, пожалуй, — сухо закончила она разговор и, резко развернувшись, побрела в дом, который в эту ночь им достался на ночлег. Мучили думы о том, что она даже поделиться ни с кем не может своими заботами и переживаниями. Но Эйриэн не была бы собой, если бы позволила плохим мыслям взять над собой верх. Уже через пару шагов она сорвала с дерева какой-то сочный сладкий фрукт, и настроение у нее слегка приподнялось.
— Вставай, предательница! — разбудил ее недовольный громкий голос.
Королева приоткрыла один глаз. Прямо в упор на нее смотрел донельзя хмурый Соловей.
— Сбежали вчера. Даже песни не остались послушать. Он упер руки в бока и, похоже, не собирался сходить с места до тех пор, пока не услышит в свой адрес слезных извинений.
— Мы на звезды ходили смотреть, — зевая, ответила Эйриэн. Извиняться у нее не было никакого желания. К тому же она не чувствовала себя ни капли виноватой.
— На звезды смотреть, — протянул менестрель, что-то прикинул в голове, глупо заулыбался и добавил: — Ну ладно, тогда другое дело.
А выходя из домика-норки, проговорил:
— Собирайся быстрее, все уже на конях сидят. Тебе, как пострадавшей, дали пару лишних минут поспать, но ты особо этим не злоупотребляй.
— Я не калека! — воскликнула эльфийка, вскакивая с кровати. Забыла, что потолки невысокие, и больно ударилась макушкой.
Она вышла во двор и поняла, что все и впрямь уже собрались. Совсем все, в том смысле, что вся деревня огоньков умудрилась каким-то непостижимым образом втиснуться в этот небольшой дворик. И что было еще невероятнее: все они смотрели на Лютена и… улыбались. Правда,
