страдание. У всех за чернотой после жизни должны быть какие-то миры, вероятно. Даже у рыб. За то, что они дышали, смотрели, испытывали боль, – должна быть награда. Смерть человека так же обычна, как переставление кувшина со стола на шкаф, а затем в погреб. Рождение больше похоже на чудо. Даже рождение щенка, малька, бабочки. А смерть рожденного существа тускла и обычна. Почему же мы всегда говорим, что все мы смертны, и не говорим о том, что все родились?
Врачи «скорой», собрав свои медицинские инструменты, вышли в коридор. Высокая девушка с длинными каштановыми волосами смотрела в стену перед собой. Она сказала что-то врачу, кажется, назвала ее по имени-отчеству и что-то спросила. Я не расслышал, что.
Я сказал им: «Спасибо. До свидания». Их лица не изменились. Может, эта женщина в толстых очках с укоряющим лицом не уживается с зятем или невесткой, дома бурчит и учит их уму-разуму. А молодая медсестра с челкой танцует на дискотеках до упаду и смеется затем, пьяная и потная, в темноте, обнимаясь со своим ухажером. Почему мне так кажется? Кто-то наделил нас способностями представлять и воображать. Причем эти представления возникают совершенно внезапно.
Они ушли. Не помню, попрощались со мной или нет. Все было в тишине.
Вернувшись в спальню, я наклонился к матери и попробовал губами ее лоб – теплый. И руки еще теплые. Я видел ее смерть, присутствовал при ней. А те, кого она прогоняла, соскребая и сбрасывая, – тоже присутствовали? И видели меня?
Я вспомнил, что сегодня должен приехать брат. Набрал его номер. Ответила какая-то незнакомая женщина, сказала, что Бориса Игоревича нет дома, он в городе по делам. Семья брата держала домработницу, это, видимо, была она.
– Передайте Борису, – сказал я, – что у него умерла мать.
Говоря это, я почувствовал конвульсию плача, которая сразу отхлынула от горла и исчезла.
Порывшись в холодильнике, нашел соленые огурцы, капусту в банке (мать заквашивала), достал из морозильной камеры запотевшую бутылку. Налил, выпил. Выпил еще. Я не пьянел, но чувствовал, что водка поливает меня лучами света. Человека ведь надо, как растение, поливать. Лучше почаще. Алкоголики, например, поливают себя сами. А надо, чтобы хоть кто-то. Жутко поливать себя самому. После водки с огурцами стало теплей.
Я вернулся в свою комнату. Сел за стол, на котором стоял компьютер – все еще подключенный к Интернету. Набрал в поисковой системе слово «умирать».
Прочитал:
«Скептики и оптимисты: никто не хотел умирать.
Оказываются, от даты Апокалипсиса нас отделяют какие-то два с четвертью миллиона лет. Ученые назвали даже точную дату гибели всех представителей Homo sapiens – 31 октября 2 252 006 года. К такому выводу пришли геологи и палеонтологи, изучая ископаемые окаменелости в Испании, чей возраст превышает 22 млн лет. Группа экспертов установила, что средняя продолжительность жизни млекопитающих – 2,5 млн лет, а современный человек свои 250 тыс. лет уже, как говорится, «оттрубил». Люди погибнут, когда Земля в очередной раз удалится на определенное расстояние от Солнца и остынет, что губительным образом скажется на всех живых существах.
Как отмечают специалисты из Утрехтского университета, каждые 2,5 млн лет под воздействием различных астрономических факторов происходит сдвиг земной орбиты. Такой сдвиг не дает возможность Земле приблизиться к Солнцу на необходимое расстояние. В результате Земля как бы отталкивается от Солнца и постепенно остывает, что неминуемо убивает все живые существа.
А вот двое американских ученых – астрофизик Дональд Браунли и палеонтолог Питер Уорд – оказались большими оптимистами и предсказали конец света через 500 млн лет. Браунли и Уорд сравнивают продолжительность жизни с 24 часами в сутках. По их мнению, сейчас на Земле половина пятого утра – или 4,5 млрд лет существования жизни на планете. В 5 утра флора и фауна – все живое – погибнет, в 8 часов испарятся океаны, а в полдень, по истечении 12 млрд лет, Земля будет поглощена Солнцем.
При этом ученые не испытывают особого оптимизма по поводу возможности спасения человека посредством переселения на другую планету: даже если альтернативу Земле удастся найти, добраться туда будет невозможно. Остается разве что отправить на межгалактических космических кораблях образцы ДНК так же, как в море бросают письмо в бутылке. В связи со всем вышеизложенным авторы предлагают человечеству бережнее относиться к своей планете».
В дверь позвонили.
Поливают теплые лучи
Это пришел брат. Он был в черной рубашке-поло и черных брюках. Зашел в спальню, постоял возле матери. Помолчал. Со мной тоже почти не разговаривал. Внизу под окнами стояла его большая черная, словно нарисованная жирным углем, машина – джип «Инфинити». Похоже, брат стал первым в деревне.
Пришли мои школьные друзья, которых мать хорошо знала в нашем школьном детстве. Егор был маленького роста, любитель высоких женщин – у него и сейчас жена была высокая, спокойная и насмешливая. Он работает в пиар-агентстве компании, производящей йогурты. В школе мы с ним дружили больше других. Андрей окончил физический факультет, у него свой микроскопический магазин детских товаров, ежемесячно почти закрывающийся из-за придирок налоговых служб. Сергей, помогавший мне выносить мать из больницы, был свободным художником, – судя по одежде, давно без работы. Он прикатил на велосипеде. Андрей приехал на десятилетнем «Опеле», Егор пришел пешком – он жил через дорогу.
Все трое вполне могли бы стать персонажами какого-нибудь московского сериала о средних представителях среднего класса. Они не были ни успешными, ни беззаботными. Все встретили когда-то свою любовь, кто-то ее убил, кто-то выходил. Всех троих спасало чувство юмора. Юмор бывает разным, у нашего поколения он саркастический.
Я выглянул в окно и увидел, как «Москвич» отца останавливается рядом с черным «Инфинити» брата.
– Надо налить ему валерьянки, дать сразу, когда войдет, – сказал брат.
Я не понимал, почему он так говорит. Словно речь идет о встрече важного гостя. После водки у меня было ровное, бодрое настроение, будто только что удачно пробежался по лесу. Смерть казалась неотделимой от яркого светящего солнца на дворе, от сидящих на скамейке старушек, от копающейся в куче мусора собаки. Я спустился отцу навстречу.
– Ну как ты, пух? – бодро сказал он, широко улыбаясь и входя в подъезд с корзиной помидоров в руке. Он называл меня, как в школьной юности, когда у меня стали вырастать волосы на ногах, за что он и придумал, что я «пух». – Я вижу, большой уже здесь? – спросил отец про брата. – Давай-ка за помидорами в машину, там еще полно.
– Папа, мама умерла, – сказал я.
– Как умерла? – спросил он.
Я увидел, что отец стал прозрачен, из него – как пар изо рта – вышла сила, и ноги его начали подгибаться. Я подхватил отца под руку. Его вышедшая сила толкнула меня – но мои ноги не подкосились. Его сила обдала меня теплым паром и отлетела. Я почти ни о чем не думал – впервые, может быть, за много лет. Зачем я так с ним разговариваю? Почему по-идиотски поверил в банальность смерти? Это же совсем не банально…
– Как умерла? – снова спросил отец.
– Да все уже… – говорил я, – ничего не сделаешь, так уж случилось, папа, понимаешь, ну что тут?
Уже наверху я подумал, что теперь мать мертвая и отцу не надо за ней одному ухаживать.
Когда отец вошел в квартиру, брат взял его под другую руку. Мы провели его в нашу бывшую детскую, посадили на диван. Он сидел с ослабшими поджатыми ногами, в той же позе, что и мать вчера. Брат дал ему выпить рюмку валерьянки с водой.
– Спасибо, да… – сказал на это отец. Его лицо стало прозрачным и седым. Он даже говорил, как мне казалось, седые слова.
Я подумал, что брат был прав, предложив отцу рюмку разбавленной валерьянки – она ему помогла.
Но все же я не мог сообразить, почему отцу стало так плохо? Я словно попал в какой-то другой мир, сделавший меня глупее и жестче. Ведь все в последние дни шло к тому, что она может умереть. А отец был ошеломлен так, словно мать умерла вдруг, будучи совершенно здоровой.
